государственным соображениям». Правительству не было надобности отвечать на эту уже чересчур «смиренную» просьбу, навязанную евреям смиренным теологом: ведь сами проси­тели заранее мотивировали возможный отказ, ибо какие стеснения не могут быть оправдываемы «государственными соображениями»?

Буря 1806 года очистила немного воздух и в Баварии, примк­нувшей к Рейнбунду. (За это курфюрст Максимилиан-Иосиф удостоился получить от Наполеона королевский титул.) Новая консти­туция предоставила гражданские права всем жителям «независимо от исповедания», но... в пределах христианской религии. Для евреев сделаны были только мелкие облегчения: отменили Leibzoll (1808) и допустили в общие школы; еще раньше их «удостоили» приема в граж­данскую милицию. Не приобщив еще евреев к гражданской жизни, правительство поспешило сократить их общинную автономию: был запрещен раввинский суд для разбора внутренних споров. Против этого отнятия старых свобод без предоставления новых протестова­ла большая еврейская община города Фюрта (1809). В прошении к королю она указывала, что раввинский суд для разрешения внутрен­них споров необходим, ибо многие гражданские акты связаны с ре­лигиозными законами (брачные договоры, завещания и т. п.). Ко­роль уважил просьбу и согласился на временное сохранение раввин­ского суда. Зато всякие ходатайства о равноправии решительно от­клонялись вплоть до 1812 года. В этом году особенно усилился на­пор еврейских петиций. Прусский мартовский эдикт об эмансипа­ции ободрил баварских евреев. Общины Мюнхена и Бамберга обратились к королю с петициями, прося об эмансипации их «едино­верцев» во всем королевстве на основании принципа «равных прав и равных обязанностей». Просители ссылались на решения парижско­го Синедриона в доказательство того, что иудейская религия отнюдь не мешает своим последователям быть добрыми гражданами, и при этом указывали на объявленную уже эмансипацию евреев во Фран­ции, Голландии, Вестфалене, Герцогстве Франкфуртском и, наконец, в Пруссии.

Эти настойчивые ходатайства вынудили наконец баварское пра­вительство издать новый закон о евреях (10 июня 1813). Но закон принес разочарование борцам за эмансипацию: вместо свободы ев­реям преподнесли старое рабство в новой окраске. Возвещая во вступлении начало «свободы совести», эдикт в своих 34 парагра­фах дает нечто совершенно этому противоположное. Новый закон оставил в силе два главных устоя бесправия: право жительства толь­ко на основании особой концессии и нормировку размножения. Каж­дое еврейское семейство, законно поселившееся в Баварии до 1813 года, должно быть снабжено особым «матрикулом», который дает ему право жительства в данном месте и переходит по наследству от отца к старше­му сыну. Старший сын вправе обзавестись семейством, младшие же дол­жны дожидаться вакантного матрикула, т. е. смерти или выселения од­ного семейства, чтобы получить разрешение на женитьбу; в виде ис­ключения такое разрешение дается при покупке нового матрикула с уплатой за него до тысячи гульденов. Цель этой регламентации откро­венно высказана в § 12 эдикта: «Число еврейских семейств в местах, где они дотоле (до издания закона) существовали, должно по правилу не увеличиваться, а напротив — постепенно уменьшаться, если оно слиш­ком велико». Кроме прямой нормировки, идеал постепенного сокраще­ния еврейства достигается целою сетью жестоких ограничений в праве передвижения и торговли. Новое поселение в стране евреям-торговцам вовсе запрещено, и матрикулы могут выдаваться королем только фаб­рикантам, ремесленникам и земледельцам.

Так откликнулось баварское правительство на «требование вре­мени». Оно называло новый эдикт «исправительным» или «воспита­тельным» законом, имеющим целью перевоспитать евреев путем реп­рессий, дабы потом ввести их в обетованную землю свободы. Но правители только доказали этим, что они сами нуждаются в полити­ческом перевоспитании. Справедливо заметил один баварский исто­рик (Лерхенфельд), что ссылка на «свободу совести» в начале такого эдикта звучит насмешкой. Новый фараоновский закон вызвал вопли негодования в еврейских общинах. Возмущение усиливалось еще тем, что закон нанес удар общинной автономии: правительство опять зап­ретило раввинский суд, как бы уравновешивая этим оказанные евре­ям «благодеяния» по части гражданских прав. И снова раздался про­тест старого еврейского Фюрта, гордившегося своим раввинатом, учебными и благотворительными учреждениями. «Больно нам чи­тать это правило (статью эдикта о желательности сокращения чис­ла евреев), — писали фюртские кагальные старшины в своей пети­ции. — Мы до сих пор видели в приросте или уменьшении нашего общества признак подъема или упадка благосостояния, как нашего собственного, так и всего города; в приказе же вашего величества мы усматриваем стремление к застою (Stillstand) в нашем благосос­тоянии, а ведь продолжительный застой в организме невозможен без полного его упадка. Мы не можем также скрыть опасения, что это высочайшее определение будет истолковано в простонародье в смыс­ле абсолютной вредности евреев и вызовет еще большее угнетение и презрение». В заключение фюртская община просит о сохранении института раввинского суда. Король исполнил последнюю просьбу, в виде изъятия для одного только Фюрта; на протест же против фа­раоновского принципа «сокращения» не обратил никакого внима­ния. Позорная баварская хартия оставалась в силе еще долгое время, во всю следующую эпоху реакции.

Смесь эмансипационных стремлений и прежней регламентации характерна для политики по еврейскому вопросу в Бадене, кото­рый территориально оформился в эпоху революции и империи. В этом соседнем с Францией великом герцогстве (раньше маркграф­стве) влияние новых идей, шедших одновременно из Парижа и Бер­лина, обнаружилось еще до нашествия Наполеона. В последнее деся­тилетие XVIII века в «оберамтах» Карлсруэ и других городов состав­лялись разные проекты решения еврейского вопроса в либеральном духе. Маркграф, впоследствии великий герцог, Карл-Фридрих тоже был склонен к реформам, которые сделали бы из евреев «порядоч­ных людей» (rechtschaffene Leute). Между 1803 и 1810 годом террито­рия Бадена увеличилась аннексией некоторых новых частей Пфаль­ца и прирейнских областей, что удвоило численность еврейского на­селения в стране и заставило ускорить решение еврейского вопроса. Всем колебаниям положил конец наполеоновский декрет 1808 года, имевший целью «исправление» эльзасских евреев. В Бадене увидели, что можно, оставаясь либеральным, создать для евреев особое поло­жение условных граждан. Это сказалось в общей конституции от 4 июня 1808 г., по которой баденские евреи перечислены из состояния «потомственно обязанных» (Erbpflichtige) в состояние «потомствен­но свободных» граждан (Erbfreie Sttatsbürger); но для получения свя­занных с новым состоянием прав требуется в каждом случае удосто­верение, что данный еврей имеет «одинаковые с христианами спосо­бы пропитания», то есть не занимается мелким торгом и ссудою де­нег на проценты.

В этом исправительном или дисциплинарном духе был состав­лен эдикт великого герцога Карла-Фридриха о евреях от 13 января 1809 года. В самом вступлении к эдикту заявлялось, что граждан­ское равноправие евреев «может полностью вступить в силу лишь после того, как они покажут свои усилия сравняться с христианами в своей политической и нравственной подготовке, дабы равенство в правах не послужило во вред остальным гражданам». Затем конк­ретно указывается, что евреям Бадена, как «вероисповедной группе в стране», предоставляются гражданские права в тех случаях, когда они пользуются обычными для христиан источниками пропитания, то