Флей написал записку, надел пальто я шляпу и собрался выходить. Гримо хотел, чтобы считалось, будто Флей наложил на себя руки сразу после того, как вернулся от него, и решил выполнить свое намерение, когда тот уже оделся.

Возможно, Флей уже подсознательно насторожился и поспешил к двери – ведь он был не ровня здоровенному Гримо, – а, может, это случилось во время борьбы, кто это сейчас установит? Во всяком случае, Гримо, приставив револьвер к пальто Флея, когда тот выкручивался, сделал неудачный выстрел. Вместо того чтобы выстрелить своей жертве в сердце, он попал ему под левую лопатку. Ранд была похожа на ту, от которой затем умер сам Гримо. От такой раны, хотя она и смертельна, умирают не сразу. Это будто ирония судьбы: оба брата убиты одинаково.

Конечно, Флей упал. Он не мог сделать ничего другого, и это был самый разумный выход, потому что Гримо в противном случае его сразу бы добил. Но Гримо, видимо, на мгновение от страха потерял самообладание. Ведь угроза нависла над всем его планом. Как Флей мог выстрелить себе в спину? Кроме того, Флей, прежде чем пуля сделала свое дело, пронзительно закричал, и Гримо подумал, что этот крик кто-нибудь услышал.

В эту минуту ему хватило здравого смысла и силы волн, чтобы не растеряться. Он положил револьвер в руку неподвижного Флея, который лежал лицом вниз, и взял свернутую в кольцо веревку. Замысел, несмотря ни на что, надо было довести до конца. У него хватило здравого смысла и на то, чтобы не сделать еще одного выстрела и не привлечь чьего-нибудь внимания. И он кинулся стремглав из комнаты.

Крыша! Видите, джентльмены, крыша была его единственным шансом. Ему повсюду мерещились преследователи. Возможно, в голову пришли неприятные воспоминания о трех могилах во время бури у подножия Карпатских гор. Гримо боялся, что его заметят на крышах, поэтому как только мог спешил к люку в доме Бернаби, стремительно спустился в его квартиру и только там успокоился.

А что было дальше? Пьер Флей оказался тяжелораненым, но у него крепкие ребра – именно благодаря этому он не умер, когда его похоронили заживо. Убийца ушел, ко Флей не поддался смерти. Ему требовалась помощь. Он должен был добраться до…

До врача, Хедли. Вы спрашивали вчера, почему Флей шел в другую сторону улицы, в тупик. Именно там, как вы знаете, живет врач, к которому Флея потом и доставили. Смертельно раненный, но не убитый, Флей поднимается. На нем шляпа и пальто. Он прячет в карман вложенный ему в руку револьвер, который еще может ему пригодиться, спускается вниз и направляется, стараясь ступать твердо, посредине безлюдной улицы. Он идет…

Вы спрашивали себя, почему Флей, шагая посредине улицы, тревожно оглядывался по сторонам? Очевидно, потому, что знал: убийца прячется где-то рядом в засаде и может напасть снова. Но ему показалось, что опасность миновала. Впереди быстро шли двое мужчин. Он минует освещенную витрину ювелирного магазина. Впереди справа уличный фонарь…

А Гримо? Гримо понимал, что его никто не преследует, хотя вернуться на крышу он не решался. Но минутку! Ведь можно выглянуть на улицу и удостовериться, все ли там спокойно. Ему ничего не угрожает, превосходно. В доме, где живет Бернаби, никого нет. Гримо медленно спускается по лестнице и осторожно открывает дверь. Пальто он расстегнул, когда наматывал па себя веревку. Выглянув на улицу, он попадает в свет уличного фонаря, который стоит как раз напротив этой двери. Лицом к нему посредине улицы идет человек, которого он оставил мертвым в другом доме меньше десяти минут назад.

Братья в последний раз оказались с глазу на глаз.

Белая рубашка Гримо в свете уличного фонаря отличная мишень, и Флей, сходивший с ума от боли и отчаяния, уже не колеблется. Он выхватывает револьвер, кричит: «Вторая пуля – для тебя!» – и стреляет. Это стоит ему очень больших усилий. Кровотечение становится еще больше, он это знает, он снова кричит, бросает в сторону Гримо теперь уже разряженный револьвер и падает ничком. Это тот выстрел, который слышали трое свидетелей с Калиостро-стрит. Пуля попала Гримо в грудь именно тогда, когда он, отшатнувшись назад, хотел закрыть дверь.

– А дальше? – спросил Хедли, когда доктор Фелл замолчал и наклонил голову.

– Трое свидетелей, конечно, не видели Гримо, – после длительной паузы, тяжело вздохнув, отозвался доктор Фелл. – Не видели потому, что он не выходил из дома на ступеньки крыльца и до него было свыше двадцати футов от того, кого, как считали, убили посредине заснеженной безлюдной улицы. Смертельно раненный Флей истекал кровью. На оружии не осталось отпечатков пальцев – снег смыл их в буквальном смысле слова.

– Господи! – проговорил Хедли так спокойно, будто делал официальное заявление. – Этим все и объясняется. Надо же, я об этом и не подумал… А что делает Гримо?

– Гримо находится в доме. Получив пулю в грудь, он, однако, не считает, что ранен серьезно. На его взгляд, ему выпадали испытания куда более трудные, чем пуля. В конце концов получив то, что он хотел сделать себе сам – рану, – он рассмеялся. Этот смех и слышали свидетели.

Но план Гримо провалился. Он не знает, что Флей уже мертв, ведь он видел того на улице, державшего револьвер в руке. Рана от пули причиняла Гримо острую боль. То, что часы в витрине ювелирного магазина спешили, было ему на руку, но как он мог знать, что они спешат! Теперь Гримо был уверен только в том, что Флея уже не обнаружат как самоубийцу в его маленькой комнате. Возможно, он и был тяжелораненым, рассуждал Гримо, но он еще способен разговаривать с полицейским, который бежал к нему по улице. Если не придумать ничего толкового, его, Гримо, ждет виселица – ведь теперь Флей не будет молчать.

Все это приходит ему в голову сразу после выстрела. Он не может оставаться больше в темном коридоре. Лучше посмотреть на рану и проверить, не осталось ли где следов крови. Где это сделать? Конечно, наверху, в квартире Бернаби Гримо идет наверх, открывает дверь, включает свет, освобождается от намотанной на него и теперь уже ненужной веревки. Теперь он не может сделать вид, будто Флей приходил к нему. В эту минуту тот, наверное, уже разговаривает с полицией.

Гримо осматривает свою рану. Подкладка светлого твидового пальто и одежда – в крови, но сама рана невелика. Он достает носовой платок и клейкую ленту, закрывает рану и останавливает кровотечение. Кароля Хорвата ничто не может убить, и он позволяет себе посмеяться по этому поводу. Успокоившись, самоуверенный как всегда Гримо приводит себя в порядок – отсюда кровь в ванной комнате – и пытается собраться с мыслями, Который час? Господи! Он опаздывает! Пока его не поймали, надо убираться отсюда, надо спешить домой.

Свет остается включенным. Когда свет, нагорев на шиллинг, отключился, мы не знаем. По крайней мере не раньше, чем через три четверти часа, после того, как его видела Розетта.

По дороге домой Гримо, видимо, вновь начинает размышлять. Его разоблачили? Кажется, этого не миновать. И все-таки неужели нет никакой лазейки, какой-нибудь надежды, пусть даже самой слабой? Видите ли, джентльмены, Гримо, несмотря ни на что, – боец. Душа у Гримо была не одного черного цвета. Он мог убить брата, но я не совсем уверен, мог ли он убить друга или женщину, которая его любит. Так или иначе, он лихорадочно ищет выход. Осталась одна возможность, рассуждает он, необычайно шаткая и почти безнадежная, единственная: выполнить задуманный план до конца и изобразить дело так, будто Флей пришел к нему и ранил его, Гримо, у него дома. Револьвер у Флея. Гримо скажет, а свидетели подтвердят, Что он не выходил из дома весь вечер. Свидетели могут присягнуть, что Флей у него был все-таки, и пусть тогда проклятая полиция попробует что-нибудь доказать! Почему бы и нет? Снег? Снег перестал и замел следы Флея… Это был последний – сомнительный, дьявольский, дерзкий, но единственный – выход из этих чрезвычайных обстоятельств…