— Мам, а ты папу любишь?

Теперь, в эту секунду, под взглядами двух самых дорогих мне людей кажется, что один из них меня убил. Нет, оба. Потому что Миша задал этот оглушающий вопрос, а Тихомиров… Он поворачивается ко мне. Смотрит на меня так, будто душу вынимает. И выглядит при этом каким-то непривычно уязвимым, словно от моего ответа зависит его жизнь.

Я ни слова выговорить не могу. Понимаю, что должна как-то отреагировать, но у меня ничего не получается. Это самая сложная ситуация, в которой я когда-либо оказывалась. Тимур сжимает челюсти и, очевидно, решает помочь мне из нее выйти.

— Мне пора, — сообщает тоном, лишенным каких-либо эмоций. — Увидимся за ужином, — последнее скорее сыну, чем мне.

Разворачивается и быстро шагает в сторону дома.

— Почему ты ему не сказала? — с какой-то приглушенной, но очень выразительной грустью спрашивает у меня Миша.

Иногда закрадывается мысль, что мой сын вовсе не ребенок. Он гораздо мудрее, уравновешеннее и благороднее, чем любой взрослый. Думаю об этом и сейчас, с трудом вдыхаю и позволяю слезам сорваться с ресниц.

— Не плачь, — тотчас обнимает меня Миша. — Мамочка… Не плачь…

— Уже… Все… — присев перед ним, осторожно обвиваю руками. — Не плачу.

Успокаиваюсь, безусловно. Хоть для этого и приходится приложить усилия. Но чего я ради Миши ни сделаю? Не хочу его расстраивать сильнее, чем уже получилось.

Остаток дня для меня будто в каком-то бреду проходит. Погружена в свои мысли. То и дело воспроизвожу то, что случилось днем. Как Тихомиров отреагировал на слова Миши, как они его тронули, как он смотрел на меня в ожидании ответа… Чувствую себя ужасно, словно сама кого-то убила.

Тимур за ужином держится отстраненно. Даже в общем разговоре не участвует. Меня не покидает ощущение, что такое настроение у него по моей вине. Поэтому и жду его ночью с нетерпением. Волнение и какой-то страх тоже присутствует, но желание увидеть все пересиливает.

Несколько вечеров подряд меня морил сон задолго до прихода Тимура. Он потом будил, чаще всего без слов… Ласками. Тихомиров на самом деле очень нежный и чуткий со мной. Уже знаю, если в нем кипят эмоции, и контролировать их не получается, он предпочтет не прикасаться ко мне. А я… Хочу вскрыть некую рану в душе. Нет, не просто хочу. Нуждаюсь в этом. Она беспокоит меня и не позволяет свободно функционировать. Не то что спать не могу, ни на чем другом сконцентрироваться не получается.

— Как прошла тренировка? — решаюсь задать первый вопрос, когда Тимур ложится в кровать и сразу же прикрывает глаза.

— Нормально.

— Ммм… — мычу неопределенно. — Ясно.

Что еще сказать? Как заставить обратить на себя внимание? Я же хочу, чтобы все снова было легко и естественно. Ненавижу это напряжение, хоть и нахожусь в нем лишь полдня.

— Может, что-то расскажешь? А то я никак не могу уснуть.

Тихомиров, не открывая глаз, шумно выдыхает. И молчит.

Кажется, что так и оставит мою просьбу без ответа. Прихожу в отчаяние, как вдруг он резко перемещается и практически ложится на меня. Не придавливает телом. Нависая, сохраняет расстояние, чтобы смотреть прямо в лицо.

— Когда Миша задал этот вопрос… — выдыхает Тимур, заставляя меня возвращаться в состояние непереносимо сильного волнения. То, что кожа вспыхивает и разгоняется сердце — еще ерунда. У меня перекрывает дыхание, и дрожит каждая, даже самая мелкая, мышца. — Сколько мыслей пронеслось в твоей голове, Птичка?

— Миллион… — с трудом отзываюсь я.

— Давай вернемся к самой первой.

— Тимур… — не то стону, не то вздыхаю.

Хочется добавить, чтобы не мучил меня. Но думаю, он и так понимает.

Понимает и продолжает.

— Каким был твой ответ не для меня, не для Миши… — по резкому и шумному вдоху догадываюсь, что ему тоже тяжело дается этот разговор. — Для себя, — пауза, во время которой мы оба пытаемся вобрать в легкие весь кислород, что есть у нас в наличии. Мы будто сражаемся за него, практически касаясь друг друга губами. — Что бы ты ответила себе?

— Я себе не задаю таких вопросов… — говорю, но не слышу. Удостовериться, что язык выдал то, что скомандовал мозг, не является возможным. — Мне не нужно…

— Не нужно?

— Я и так знаю.

Тихомиров все же придвигается ближе. Прижимается ко мне лицом, будто не способен себя контролировать.

— Тогда скажи и мне, — чувствую, как прикрывает веки.

Когда он не смотрит на меня, то я могу закрыть глаза. Попытаться перевести дыхание. Сломаться на второй попытке. Оглохнуть от ударов собственного сердца.

— Я люблю Тимура Тихомирова, — выговариваю эти слова, как он и просил, не для него и сына, для себя.

Едва заканчиваю, Медведь вздрагивает и с шумом тянет воздух. Я тоже вздыхаю. Выдыхаю с облегчением. Радуюсь тому, что сказала это. С груди будто каменную плиту сдвинули. Несколько секунд мне просто хорошо.

— Полина, Птичка, Птенцова, Тихомирова, блядь… — все это Тимур молотит непривычно быстрым, сбивчивым тоном. Он в самом деле будто перечисляет все это и срывается. — Когда… Как давно?

— Всегда, Тимур, — окончательно сдаю позиции.

Больше не могу это скрывать, какими бы ни были последствия.

— Всегда? Блядь, я уже ничего не понимаю. Ты тогда сказала, что не любила…

— Господи, Медведь! — восклицаю задушенно и замираю. Он отодвигается, чтобы посмотреть мне в глаза. Смущаюсь, безусловно, но прикладываю усилия, чтобы пройти до конца. — Что еще я могла тогда сказать? Ты давил на меня. Я стеснялась и врала… Врала, конечно. Зачем бы я с тобой тогда… и сейчас тоже… Если бы не любила, ничего бы не было. Как не случилось с Костей, хотя я пыталась.

Вспоминаю Измайлова, просто чтобы разложить все, но Тихомиров, как обычно, резко негативно на это реагирует. Отшатываясь, стремительно поднимается и сходит с кровати.

— Не говори о нем, ладно? — просит каким-то странным тоном — сердитым и вместе с тем будто ранимым.

— Ладно, — тихо соглашаюсь я. — Ложись обратно.

Тимур кивает, но выполнять не спешит. Вместо этого рассекает пространство комнаты — мечется, словно зверь в клетке.

Я стараюсь не переживать и не расстраиваться. Как бы то ни было, рада, что сумела выразить свои чувства. Медленно вдыхаю, протяжно выдыхаю и, откидывая одеяло, встаю с кровати. Молча иду в ванную, чтобы умыться и немного успокоиться.

Тихомиров тоже ничего не говорит, только взглядом меня провожает. А потом… пару минут спустя стучит в дверь, которую я предусмотрительно оставила открытой.

Позволить ему войти не успеваю. Он делает это практически сразу. Шумно вздыхаю и замираю, наблюдая через зеркало за его приближением.