«Хватит!» — Мария больше не могла терпеть вдохновенной речи охранника и перебила его взмахом руки. Еще чуть-чуть, и она рассмеялась бы ему в лицо.

И вдруг поняла, что ей захотелось изведать то, чего она еще никогда в жизни не знала: оставаться с непослушными пальцами и с едва зарождающимся теплом. Виделось в этом какое-то начало — пусть даже смешное, а дальше видно будет.

Себя она в расчет не брала, когда размышляла: «Вряд ли у него что-то получится». Но хотелось посмотреть развитие событий. Что произойдет в замершем доме под аккомпанемент потрескивающих поленьев, неслышного голоса вылетающего изо рта пара, салюта вырвавшейся пробки из бутылки шампанского и сухого стука пластиковых стаканчиков.

Романтика? — спросила она себя. Несомненно. Много ли она ее видела? И она ответила в своем стиле:

— Да мне просто необходимо увидеть незнакомую атмосферу, где теплый воздух поднимается, а холодный опускается. Поехали!

Заснеженная трасса за стеклом сменилась на заметенную снегом извилистую дорогу. Джип еле-еле преодолевал снежные заносы, буксовал, но продвигался к цели. Мария любовалась неповторимым пейзажем: вечнозеленые и вечно молодые красавицы ели стояли запорошенные, сучили лапами от мороза, тянулись верхушками к яркому, но холодному солнцу.

Почему она раньше не замечала этой красоты? Говорят, самое дорогое начинаешь ценить в самом конце пути.

— Мы скоро приедем? — спросила она.

— Да, уже близко.

— Останови машину.

Цыганок смотрел на девушку, увязающую по колено в снегу. Она упорно продвигалась к стене леса. Вот остановилась и крикнула:

— Пойдем!

«Нет», — покачал головой телохранитель.

Мария пробралась к молодой сосенке и, взявшись за ветку, тряхнула ее. Сверху на нее обрушился снежный водопад. Она стояла вся в снегу и смеялась. Как девочка, сравнил Цыганок, прикуривая сигарету.

— Иди ко мне! — подбодрила телохранителя Мария. Вот за этот подарок, за этот снежный лес ей хотелось отблагодарить его. Обнять его за шею, притянуть к себе и первой найти его губы.

Цыганок шел по ее следам и слышал ее голос:

— Не кури в лесу! Лес этого не любит. Я только сейчас это поняла.

Мария, задрав голову, подставляла лицо под яркие лучи полуденного солнца. Глаза закрыты, веки передают на сетчатку глаз красное пятно. Вот из кровавого оно превратилось в оранжевое, потом — в ярко-желтое. Она распахнула глаза и на миг увидела нестерпимо яркий диск, зависший над верхушками сосен. Несколько раз быстро моргнула; из-за бликов лес, казалось, стоял, охваченный пожаром.

Она обернулась на Цыганка.

— У тебя ореол над головой, — Мария продолжала «ловить» солнечных зайчиков, которые проскакали и по джипу, стоящему посреди неповторимого российского пейзажа. Полированное серебро смешивалось с яркой желтизной солнца и зеленью векового леса. Этот автомобиль действительно виделся иностранцем, случайно заехавшим в эти края да так и оставшимся с изумленно распахнутыми глазами-фарами. Справедливо казалось, что это не он покорял заснеженные просторы России, а они покорили его.

«Сейчас она бросит в меня снежок, а я в ответ выстрелю в нее», — дергая веком, тяжело пошутил Цыганок.

Он повалил Марию в снег и бесконечно долго целовал ее. Она прервала его горячим шепотом:

— Я устала... Где твой долбаный дом? — тяжело дыша, спросила она. — Знаешь, чего я хочу?

— Чего?

— Дров принести. Серьезно. Охапку. Или как там... вязанку, да? Слушай, а сено там есть?

— Чего?

— Сено? Сарай-то есть?

— Есть.

— Значит, и сено должно быть. Заберемся в сено, откроем «шампунь»... — Она покачала головой. — Сядем в машину, посмотри на себя в зеркало: у тебя лицо кровью налилось. Господи, я боюсь за тебя...

Мария следовала за Цыганком. Утопая по пояс в снегу, он прокладывал путь к калитке и бормотал что-то про свою непредусмотрительность, про лопату. С трудом очистив пространство перед калиткой, он еще с десяток метров выступал в роли грейдера. Наконец поднялся по ступенькам и открыл дверь ключом.

— Вот мой дом, — сказал он, оборачиваясь.

— Дом?! — переспросила Мария. — Это прямо изба какая-то... И вот там, — она указала перчаткой, — происходит движение воздуха? Теплый куда, забыла?

— Вверх. Проходи.

— Ладно. Попробую. Электричество есть?

— Есть свечи.

— Здорово! — Мария шагнула в темное помещение. — Это сени, да? Я уже начинаю ориентироваться...

Она стояла посреди комнаты и оглядывала скромную обстановку: пара кроватей, диван, платяной шкаф, книжные полки на стенах, забитые газетами и журналами, стол у стены, замерзшие цветы на подоконнике, печка-голландка с распахнутой пастью топки...

— Ты куда? — спросила она хозяина, выходящего из комнаты.

— За дровами. Печку хочу растопить.

— А меня растопить не хочешь?

Секса в пятнадцатиградусный мороз ни у Марии, ни у Цыганка еще никогда не было. И она никогда, наверное, еще не встречала таких рук, какие были у Цыганка. Казалось, он обнимал ее всю, не давая замерзнуть ни одному участку на ее обнаженном теле. И не давал ей опуститься на брошенную на кровать дубленку. Он делал что-то невозможное, держа ее на весу: в этом доме не прозвучало ни одного фальшивого стона, которые зачастую раздавались в ее роскошной комнате в чьих-то поддельных объятиях. Их движения были пропитаны искренностью, и Мария не понимала, почему изо всех сил старается сдержать тот единственный вскрик, который подбирался к припухшим губам и кружил голову.

На обратном пути Мария сказала:

— Давай все забудем. Ничего не было. Я сама вспомню о тебе — когда мне будет хорошо, а не паршиво, договорились?

Телохранитель ответил, подражая хозяйке:

— Ну, не знаю, стоит ли. Надо подумать... — Смутился, понимая, что сказал глупость и подпортил Марии настроение. Он лишь на короткие мгновения стал другим — подражая ей или кому-то другому, не важно, — но этой фальши хватило за глаза. До самого дома Маша не проронила ни слова.

Она поцеловала его, когда он проводил ее до двери, и сказала фразу, в которой Цыганок не мог разобраться до сей поры:

— Это мой дом.

Кто знает, может, она подразумевала целый мир. Однако дверь в который порой можно открыть.

И если принимать ее слова на веру, то ей все это время было паршиво.

Однако ответ был близко, он прозвучал совсем недавно: «Если найдешь и покажешь подлинное, то как это поймут люди из фальшивого мира?»

* * *