Яркое синее пятно отчетливо выделялось на фоне желтеющих листьев. Воздушный шарик, наполненный гелием, зацепился за ветви и упрямо стремился в небо, натягивая прочную нить. Глеб представил, как плакал малыш, упустивший нарядный подарок, и как сетовала мама, что не найдется ни одного прохожего, готового забраться на дерево и вернуть ребенку вожделенную игрушку.

Глеб шумно выдохнул. В недалеком будущем на месте несчастного малыша может оказаться его родной сын, если у отца не получится добиться права на совместную опеку. И хотя адвокат утверждал, что оснований для проигрыша нет, Глеб все равно нервничал, считая дни до суда. Галя не только отказалась решить вопрос мирным путем, даже не подпускала Глеба к ребенку на пушечный выстрел.

Глебу становилось тошно от одной мысли, что его сынишке скоро исполнится полгода, а он до сих пор не видел настоящего папу. Он отдавал себе отчет в том, что практически не думает ни о чем ином, не замечает происходящего вокруг, сосредоточившись на единственной и главной цели. Наверное, это было неправильно, но по-другому не получалось.

После смерти брата и разрыва с женой Глеб словно выпал из привычного мира, очутившись в ином измерении. Обстановка, предметы, люди – все напоминало знакомое с детства. При поверхностном взгляде он почти не замечал отличий, но чем дольше Глеб находился в новой реальности, тем отчетливее осознавал: сходство с истинным миром было исключительно внешним. Самое главное – что наполняет жизнь и придает ей ценность – отсутствовало. Не существовало ни удовольствий, ни надежд, ни смысла. Не было ничего, за что он мог бы ухватиться, чтобы перевести дух и справиться с отчаянием. Ничего, что помогло бы приглушить яркие вспышки прошлых грехов, мешавших двигаться дальше.

Глеб не умирал. Он уже давно ощущал себя мертвым. И даже воспоминания об убийствах, завершивших пятый круг, не будили больше в нем чувство вины. Все чувства исчезли, оставив после себя лишь унылую, тупую тоску. Глеб уже не надеялся, что когда-нибудь вернется из небытия. Пока не узнал о рождении сына.

Это было нечто большее, чем отцовский инстинкт. Это был шанс начать все заново. Шанс вновь почувствовать вкус жизни. Разве утопающий откажется от спасения? Вот и Глеб не собирался отказываться.

Паспорт на прежнее имя восстановил быстро. Кирилл Смирнов канул в Лету, чтобы никогда не возвращаться. Прежде Глеб не испытывал столь острого удовольствия от созерцания собственного паспорта, где значилась его истинная фамилия.

Солнце клонилось к закату, опуская на город красноватую дымку. Впервые за последний месяц Глеб никуда не спешил, медленно шагая по суетливым вечерним улицам и разглядывая лица прохожих. Ему казалось, он впервые по-настоящему открыл глаза. Он долго смотрел внутрь себя, в серую бездонную пустоту, и почти свыкся с отсутствием цвета. И вдруг по счастливой случайности поднял остекленевшие от бездействия глаза и обнаружил яркую, многоцветную действительность. Глеб осознавал, что не является ее частью и вряд ли когда-то ею станет – слишком глубоко увяз, слишком привык к одиночеству – но, по крайней мере, он получил возможность отвлечься, отдохнуть от себя самого.

– Красивый закат? – Молоденькая девчушка со смешными косичками и в нелепом хипповом наряде остановилась рядом и улыбнулась. Глеб понял, что стоит прямо посреди тротуара и смотрит в алеющее небо.

– Красивый закат, – подтвердил он и двинулся дальше, избегая знакомства. Лет десять назад – когда не было ни Гали, ни убийств, ни иссушающего душу раскаяния – он не упустил бы возможности пофлиртовать с коммуникабельной студенткой. Сейчас же он ощущал себя стариком, утратившим интерес к плотскому и поверхностному.

Жутко захотелось позвонить Гале – просто услышать ее голос. Она наверняка не возьмет трубку, да и что бы он сказал? Что соскучился? Что тоскует по тем дням, когда они любили друг друга? Она и так знает – и это знание ничего не меняет. Галя счастлива с новым мужчиной, который, конечно же, лучше, честнее его и никогда не заставит ее страдать. В спутники жизни Галя выбрала полную противоположность Глебу.

Сумерки плавно растекались по улицам, он неторопливо брел мимо загоравшихся фонарей и сверкающих витрин. Город – такой родной и знакомый с детства – исподволь наблюдал за унылым путником, деликатно избегая вмешиваться в его тоскливое одиночество.

Глебу почудилось: еще до того как закончится угасающий день, случится что-то непредвиденное. Словно подтверждая его мысли, в кармане завибрировал мобильный.

Макс прислал sms, прося срочно подъехать по указанному адресу. Глеб перезвонил, но товарищ сбросил звонок и написал новое сообщение:

«Не могу говорить. Жду тебя через час, объясню на месте».

Такая загадочность была не в характере Макса, но Глеб научился ничему не удивляться. Как показывала практика, объяснение обычно гораздо прозаичнее предположений.

Когда Глеб подъехал к месту, где его ждал друг, уже стемнело. Старые офисные здания возвышались над переулком серой безмолвной громадой. Основная часть народа разошлась по домам, лишь в редких окнах горел свет. Прохладный осенний воздух пробирался под одежду, освежая и бодря. Глеб снова ощутил острое желание во что бы то ни стало поговорить с Галей. Огляделся по сторонам, ища глазами Макса. Вероятно, тот куда-то отошел. Глеб достал телефон и набрал номер бывшей жены. Длинные гудки равнодушно били по нервам. Он сжал пальцами переносицу, мысленно умоляя Галю поднять трубку.

Ответа не последовало. Глеб набирал снова и снова, добровольно обрекая себя на пытку. Молчание звучало громче любого крика, ибо рвало не уши, а сердце. Вложив в удар все свое раздражение, он впечатал кулак в бетонную стену дома и скривился от раздирающей боли. Неужели так сложно ответить на звонок? Неужели Галя не понимает, что, если бы ему было наплевать на ее чувства, он уже давно бы придумал способ отобрать у нее ребенка. Он отказался от жестких мер, не намереваясь причинять боль все еще любимой женщине. Он хотел чертова компромисса. Хотел все сделать правильно! Права была Лиза, когда говорила: «Если ты все делаешь правильно, это еще не значит, что у тебя все будет хорошо».

– Доброй ночи, – раздался за спиной мужской голос. – Максим Григорьевич просил проводить вас, он ждет в машине.

Глеб обернулся. Перед ним стоял один из охранников Лизы. Не проронив ни слова, а про себя ругая Макса за нелепую конспирацию, Глеб последовал за телохранителем.

Они свернули в проход между складскими и гаражными помещениями, тянувшимися вдоль переулка, и прошли вглубь несколько метров. Территорию освещал тусклый фонарь. Глеб шагал, сунув руки в карманы брюк и гадая, что за срочность возникла у Макса. Он не сразу сообразил, что охранник остановился.

Глеб поднял на парня недоумевающий взгляд, пытаясь рассмотреть в полумраке его лицо.

– Ты стрелял в Гончарова и его водителя, – обманчиво спокойно произнес тот, направляя на Глеба пистолет.

Не мелькнуло в душе ни сомнений, ни надежды на чудо. Глеб мгновенно понял, что умрет. Не будет больше сегодня и завтра. Не будет борьбы и побед. Ничего не будет. Он дышал, чувствовал, строил планы, а через минуту перестанет существовать. Это темное небо, сырой воздух, шершавый асфальт – останутся. А он исчезнет. И даже не успеет испытать сожаления. «Как бездарно все заканчивается», – подумал он за мгновение до того, как его грудь прошила горячая, острая боль. Перед тем как окончательно померкнуть, уплывающее сознание воспроизвело иллюзорную картину неосуществимого будущего: Глеб держит на коленях крепкого малыша, который заливается смехом и размахивает пухлыми ручками, а рядом стоит брат Юрка и улыбается.