— Вяжите его!

«Нет, как все-таки я лопухнулся с этим недомерком», — думал я, перекидывая через бедро второго нападающего. Меня просто завалили телами. После того как получил пару раз в челюсть, сознание у меня стало уплывать. Из последних сил освободив левую руку, кому-то с хрустом ее впечатал. На границе сознания слышал где-то вдалеке мат капитана, после ничего не помню.

Открыв глаза, я посмотрел на стропила, видневшиеся сквозь рассеивающуюся темноту. Очнулся я опять в каком-то сарайчике, похоже, ни немцы, ни наши разнообразием в содержании пленных не отличались. С трудом приподняв свое избитое тело, я оперся спиной о стену сарайчика. Шея плохо гнулась, но оглядеться я все-таки смог. Темные кочки с противоположной стороны и храп доказывали, что я тут не один. Аккуратно проверив свое тело путем ощупывания, понял, что, кроме синяков, ничего серьезного у меня нет. Я с благодарностью подумал о Шведе, предоставившем мне такое замечательное тело, и о бойцах, которые его избивали.

Устало прикрыв глаза, задумался; судя по начавшей рассеиваться мгле, начинается рассвет, и с момента моего звонка прошел уже не один час, но представители контрразведки так и не прибыли, и это начинало меня беспокоить. Еще раз прогнав наш разговор с неизвестным, я с теплотой в душе подумал о Сашке Никаненкове — вышел. А раз вышел он, то и остальные ребята тоже, и это была хорошая новость. Пока было время, задумался о том, что меня ждет, если контрразведчики опоздают.

Нет, надо было все-таки поговорить с летехой, успокоить его, прежде чем отпускать, да что уж теперь виниться, если уже сижу в арестантской. Прикрытые глаза сделали свое дело, и, прислушиваясь к хрусту земли под сапогами часового, я незаметно уснул.

Скрип открывающейся двери вывел меня из полузабытья, встряхнувшись, я с интересом посмотрел в сторону часового, открывшего дверь. Позади него маячили еще две фигуры.

— Шнайдер, на выход!

В углу зашуршала сеном одна из фигур, к моему удивлению, в комбинезоне танкиста. Сверкнув тремя кубарями в петлицах, видных через расстегнутый воротник, танкист встал на ноги. Посмотрев на конвой, он, щуря заплывшие фиолетовыми синяками глаза, сказал разбитыми губами:

— Что, опять? Когда же ваш лейтенант уймется?!

— Поговори мне еще! На выход!

Зло сверкнув глазами, командир направился к выходу, при этом, проходя мимо, с интересом пробежался по мне взглядом, на секунду задержавшись на петлицах. Признав во мне тоже танкиста, кивнул, приветствуя, и вышел из сарая. Проснувшиеся шесть арестованных проводили вышедшего командира взглядами, один из них встал и направился ко мне.

— Доброе утро, товарищ капитан, — поздоровался один из арестантов, присаживаясь рядом.

Я с интересом оглядел его: младший лейтенант-артиллерист, с таким же избитым лицом, как и у вышедшего старшего лейтенанта, правда, у танкиста синяки были свежие, а у артиллериста уже начали желтеть.

— Было бы оно доброе, я бы тут не сидел, — ответил я лейтенанту.

Вздохнув, он спросил:

— Товарищ капитан, это вы Шкета в плен взяли и «наганом» угрожали?

— Было такое, — ответил я и попытался приподняться. Несмотря на то что голова немного закружилась и тело пронзала стреляющая боль, я все-таки смог встать, хотя и с помощью артиллериста.

— А почему вы его взяли в плен?

— Надо было, — ответил я назойливому летехе. Дождавшись, пока сарай не перестанет кружиться, держась за стены, стал ходить туда-сюда.

Отбиваясь от летехи, старавшегося мне помочь, стал осторожно разрабатывать мышцы. За полчаса я закончил тренировочный комплекс, взяв его из памяти прошлого хозяина. В это время с помощью артиллериста познакомился с остальными арестантами, которые сами подходили ко мне и здоровались. Выше меня по званию никого не было. Были три пехотинца-лейтенанта, вышедших, как и я, вчера из окружения, только эти лейтенанты вышли вместе со своими бойцами, с теми, что остались. Еще был старший лейтенант-авиатор, оказавшийся технарем с того самого аэродрома, где я посадил в транспортник генерала, с ним был младший лейтенант, командир радиовзвода того же полка. После моих вопросов оказалось, что они сумели вырваться еще когда немцы только подходили к аэродрому, запрыгнув в полуторку, на которой уезжал политрук полка. А дальше так же, как и у нас: заход истребителя на машину — и выжившие вышли на это село, попав в гостеприимные объятия местного особиста, которого уже окрестили Шкетом.

Младший лейтенант-артиллерист вышел на окраину села только с двумя бойцами, оставшимися в живых после того, как в расположение их гаубичного дивизиона прорвались немцы. К моему удивлению, всех их обвиняли в дезертирстве, но еще больший шок я испытал, когда рассказали про танкиста. Старший лейтенант Шнайдер, оказавшийся из поволжских немцев, вышел из окружения на трех танках, оставшихся от его роты, и сразу же был арестован как немец.

Шкет шил Шнайдеру целый букет преступлений, от дезертирства с места боя до работы на немецкую разведку. И это при том, что Шнайдера наградили медалью «За отвагу» после уничтожения восемнадцати танков, которые прорвались в тыл его части, при этом, не потеряв ни одного своего. От таких новостей я только покачал головой, ну особист, ну тварь.

Вернувшись после разминки на свое место, я прилег на солому и, не обращая внимания на ноющее тело, прикрыл глаза, меня сильно тянуло в сон.

Скрип открывшейся створки вывел меня из дремоты. Двое бойцов с закатанными рукавами гимнастерок внесли бесчувственное тело танкиста. Грубо бросив его на солому, спокойно вышли под нашими злыми взглядами. Часовой в это время вынес пустое ведро и занес полное, со свежей колодезной водой. Я подошел к ведру и под скрип закрывающейся двери первым отпил из него. После того как попили остальные, я приказал осмотреть Шнайдера и вытереть мокрой тряпочкой его окровавленное лицо. Два командира из пехотинцев склонились над танкистом. Постояв немного, я, пошатываясь, вернулся на место.

Через полчаса створка ворот снова открылась, и конвой забрал старшего лейтенанта-авиатора. Вернулся он минут через двадцать сам, на своих ногах. Держась за бок и постоянно морщась, он прошел на свое место. Мне показалось, что его движения и мимика какие-то нарочитые, быстро прокрутив в уме возможные варианты, понял, что они со Шкетом, похоже, спелись, и теперь мой черед идти на допрос.

Еще через час, когда солнце почти поднялось на небосклон, створка снова скрипнула, и голос сменившегося часового произнес:

— Михайлов, на выход!

Сплевывая тягучую окровавленную слюну на пол, я снова провел языком по осколкам передних зубов и, пошевелив связанными за спиной руками, посмотрел на Шкета, продолжавшего брызгать слюной:

— …подписывай, тварь, все равно шлепну! Или ты думаешь, твои дружки немцы успеют сюда прорваться и спасти тебя?! Не будет такого, подписывай па…ль!

С кривой усмешкой посмотрев на него, я ответил: