Сколько времени я проспала, я не знала. Но проснулась я оттого, что замерзла. И прежде, чем я вспомнила, где я и с кем нахожусь, я нащупала рукой одеяло и потянула его на себя. Оно не поддавалось, и мне пришлось самой чуть пододвинуться.

Я осознала ситуацию только тогда, когда прижалась к теплой спине Лэнса. Осознала и испуганно охнула.

Но было поздно — его высочество уже проснулся, и прежде, чем я успела отползти назад, он развернулся, и я почувствовала, как его рука коснулась моей руки.

К своему ужасу я поняла, что это прикосновение отнюдь не было мне неприятно. А его рука скользнула сначала вверх (он провел по моим волосам, очертил пальцем контур губ), потом вниз — к шее и плечам.

Свечи в стоявших на столике канделябрах уже догорели, и в спальне было темно. Наверно, именно темнота и приглушила мой стыд, и я не оттолкнула Лэнса и не вскочила с кровати. И когда он поцеловал меня, я, хоть и не ответила ему, но подалась вперед, позволяя ему спустить с моих плеч бретели сорочки.

Это было безумием. Но безумием сладким, волшебным, от которого в эту минуту я не отказалась бы ни за какие сокровища. Рассудок требовал — беги от него. А сердце возражало: ты любишь его, он — твой муж.

И я решилась — я проведу с ним эту ночь. Всего одну. Только чтобы понять, каково это — быть с человеком, которого любишь. А потом уйду — и из дворца, и из его жизни. Оставлю его решать те государственные вопросы, которые для него важнее любви.

Он целовал меня всё настойчивей, и, кажется, я уже отвечала ему.

Я не заметила, когда серебряный браслет слетел с моей руки. Я обнаружила его отсутствие только тогда, когда всё тело будто молния пронзила. Я уже чувствовала такое однажды — тогда, в музыкальном салоне.

В мягком свете выглянувшей из-за туч луны я увидела лицо Лэнса — изумленное и даже чуть испуганное. Он тоже ощутил это — то, как слились в нечто целое не только наши тела, но и наша магия.

— Марго! — выдохнул он. — О, моя Марго!

А потом мы уснули и проспали до утра.

Когда я снова открыла глаза, солнечные лучи уже окрасили комнату в нежно-золотистый цвет. Я осторожно выбралась из-под одеяла.

Решение я приняла еще ночью, теперь оставалось только его осуществить. Я не была уверена в его правильности, но по-другому поступить не могла. То, что случилось несколько часов назад, ничего не меняло.

Да, Лэнс понял теперь, что его истинная пара — не Ана, а я. Не удивлюсь, если он, проснувшись, отправится к его величеству, чтобы сообщить, что ситуация с его женитьбой разрешилась сама собой, и теперь уже не нужно будоражить умы подданных сначала разводом, а потом новым браком.

Вот только мне хотелось совсем другого — чтобы он был со мной не потому, что наша магия оказалась так удивительно совместима, а потому, что любил меня. Меня — Марго де Лакруа — а не мою магию. Возможно, так оно и было на самом деле (а после сегодняшней ночи я была почти уверена в этом), но как я могу доверять ему, если он не сделал ничего, чтобы уберечь меня от опасности? Если он пожертвовал мной ради интересов государства.

Ведь то, что предсказание колдуна на сей раз почему-то не сбылось, было чистой случайностью.

Я не знала, сложно ли мне будет добиться расторжения брака теперь, когда Лэнс и его семья будут настаивать на его сохранении, но была намерена сделать это любым путем.

Вот только для начала следовало покинуть королевский дворец.

Я посмотрела на себя в зеркало и покраснела. В чём я смогу выйти из комнаты? В подвенечном платье? В изрядно подпорченной сорочке?

Взгляд заскользил по комнате в поисках хоть какой-то пригодной для надевания вещи. Интересно, во что я должна была одеться этим утром? Хотя, наверно, несколько позже слуги или фрейлины позаботились бы об этом. Но я собиралась сбежать до их появления.

Не сразу я заметила дверь за высокой, обитой той же тканью, что и стены, ширмой. Чуть приоткрыла ее и не удержалась от вздоха облегчения. Это было что-то вроде гардеробной. Посреди помещения на стоящих друг напротив друга вешалках висели наши с его высочеством наряды: его темно-синий парадный мундир и мое бело-голубое, расшитое жемчугом платье. Правда, надеть это платье самостоятельно я всё равно была не в состоянии — застежки на нём находились сзади.

Впрочем, особого выбора у меня всё равно не было — я влезла в платье, а спину прикрыла найденным тут же плащом Лэнса, доходившим мне почти до пят. Смотрелся такой наряд странно, но я не сомневалась, что придворные не решатся сделать мне замечание.

Я вернулась в спальню, подобрала с пола браслет. Лэнс улыбался во сне. Сердце дрогнуло. Но нет, я не остановилась.

Дежуривший на лестнице офицер посмотрел на меня с удивлением, но ничего не сказал — только вытянулся в струнку, звякнув шпорами на сапогах.

На первом этаже ко мне метнулся одетый в ливрею лакей.

— Чего изволите, ваше высочество?

Он тоже, кажется, был изумлен. Быть может, это объяснялось тем, что они вовсе не ожидали, что этим утром я всё еще буду в добром здравии.

— Мне нужна карета! — спокойно, но твердо сказала я. — Немедленно!

Если он и хотел возразить, то сдержал свой порыв — только поклонился и бросился передавать мое желание другим слугам.

Через несколько минут я уже сидела в карете. И когда лошади зацокали копытами по мостовой, я раздвинула шторки на окне и посмотрела на то крыло дворца, где находились апартаменты его высочества. Прости, Лэнс, но мы не можем быть вместе.

Слёзы катились по щекам. Сначала я плакала почти беззвучно, а потом не выдержала и разрыдалась в голос. Я всё яснее и яснее понимала, что вот сейчас собственными руками разбила свое счастье. Наше с Лэнсом счастье.

Но пути назад уже не было.

Я сразу понял, что она ушла, — еще до того, как открыл глаза. Несмотря на яркий солнечный свет, в комнате было холодно и неуютно.

Каким же глупцом я был, когда надеялся, что эта ночь всё изменит. Я чувствовал столько всего одновременно, что не мог сказать, какое из этих чувств сильнее всего — боль, обида, злость.

Я вызвал личного камердинера, и тот сообщил мне, что ее высочество ранним утром потребовала карету и отбыла в дом своего отца, герцога де Лакруа. Я спокойно кивнул, сделав вид, что мне и самому это было известно.

Жан помог мне одеться, а спустя минуту доложили о приходе церемониймейстера. Лицо Шарля дергалось от волнения — было нетрудно догадаться, что ему уже известно об отъезде Маргариты. Хотя начал он нашу беседу с многословных поздравлений и пожеланий. И только потом перешел к делу, которое привело его ко мне.