Джуди всегда умела успокаивать.

— Я всегда рядом, позвони, если тебе надо поговорить. Я выслушаю. Не звони ему, если тебе просто будет одиноко, звони, только если захочешь вернуть.

Друзья — это счастье, думала Анна, это настоящее сокровище. Друзья понимали, когда она увлекалась кем-то, ждали, пока это увлечение пройдет. И оно почти прошло.

И она не собиралась никем увлекаться еще долгое время. Кен Грин понимал это. Он говорил, что хочет подождать, пока тошнотворный запах одеколона Джо Эша не выветрится из спальни. Кен был очень смешной. Он хорошо ладил с ее отцом, что было странно. Еще он убедил папу и мистера Пателя взять на продажу несколько его книг, если для них найдется место. Конечно, место нашлось, ведь папа и мистер Патель собирались расширяться. Они намеревались открыть в округе книжный магазин. Кен даже предложил Анне открыть еще один в партнерстве с ними.

— Слишком близко к дому, — сказала она.

— Возможно, ты права. — Кен не спорил. Если Джо всегда соглашался, чтобы не спорить, то Кен — потому что он так думал. Она даже почти пригласила его на празднование серебряной свадьбы, но потом решила, что не стоит афишировать их дружеские отношения. Мамины приятели начнут перешептываться, а бабушка О’Хейген захочет узнать подробности, которых не было.

Брендон прибыл в Лондон рано, но как раз в час пик. Он стоял и смотрел минут пятнадцать на то, как двигалась суетливая толпа: кто успевал вскочить в автобус, кто — на поезд; одни быстро сбегали по лестнице в метро, другие нетерпеливо стояли в очереди за быстрым завтраком. Они думали, что работа, на которую они так спешили, была важнее всего. И этого для него желали родители: чтобы он бежал из Розмери-Драйв на поезд до Бейкер-стрит, а потом куда-нибудь сюда. И все для того, чтобы говорить, как он успешен.

Брендон знал, что не должен расстраиваться, чтобы не сказать вслух, что он думает на самом деле.

Он вспомнил, что Винсент посоветовал ему купить приличную одежду.

— Хороший костюм тебе всегда пригодится, — сказал он.

— Нет, только не костюм. Я никогда не носил костюма.

— Так одевались мы в молодости. Тогда отдельный пиджак и брюки.

— И бабочку?

— Нет, бабочку не надо, не такое уж это торжество. Просто темный пиджак, например темно-синий, и светлые брюки. Уверен, ты их наденешь на следующую дискотеку.

Дядя выдал ему денег. Купить что-то приличное из одежды было святым делом. Он написал Анне, рассказав, сколько сможет потратить. Он надеялся, что она не будет смеяться над ним.

Анна ответила. Ее письмо было написано с юмором и благодарностью. Она посоветовала посетить магазины «Маркс энд Спенсер» или «Си энд Эй» или любой другой магазин в центре на Хай-стрит. Она сообщила, что будет в платье и пиджаке в морском стиле, потому что это должно понравиться маме, хотя сама она это не любила. Анна написала, что посоветовала Хелен не кутаться в монашеские одеяния, поскольку никто из Ватикана на церемонии присутствовать не будет. Но Хелен, конечно, оденется как обычно.

Морин Бэрри вышла из «Сэлфриджеса». Ей показалось, что она видела Брендона с огромным пакетом из «Маркс энд Спенсер», словно он скупил половину магазина. Но потом она решила, что это было смешно. В Лондоне двенадцать миллионов жителей, почему она должна встретить человека из семьи, о которой думала. И насколько она знала, мальчик все еще жил на западе Ирландии, у них не ладились отношения. Это ей мама рассказала незадолго до смерти. Она сказала, что Эйлин О’Хейген не распространялась, но правда была в том, что их сын сбежал в то место, откуда в свое время удалось вырваться его отцу, откуда сбежал и Фрэнк. Морин говорила себе, что надо быть благоразумной. Даже если мальчик и приехал в Лондон, он был бы сейчас в Пиннере и помогал бы накрывать на стол. Она должна перестать думать, что Лондон был как на ладони, как она считала в Дублине. Еще одним утром ей показалось, что она увидела мать Дейдры в гостинице, и она только собиралась подойти и поздороваться, как к той подошел странный мужчина в свитере с ярким рисунком. Возможно, ей пора купить очки. Она улыбнулась, когда вспомнила, как раньше они с Дейдрой говорили, что, когда приедут в Лондон, им надо будет обзавестись вставной челюстью и очками. Теперь пришло время купить хотя бы одно из двух.

Морин подумала, что вернуться в Лондон было здорово. В душе у нее была весна, а в сумке — три кредитные карты. Она собиралась пройтись по магазинам, чтобы посмотреть разные коллекции. И если ей понравится, то она сможет купить, что захочет. Она шла в облаке ароматов дорогих духов, которые купила в «Сэлфриджесе». И своему отцу она там купила красивый галстук. Он ему пойдет. И еще он будет рад, что она решила сделать ему подарок.

Хелен Дойл сидела на кухне Сент-Мартинса, грея руки о чашку чаю. Утро было не холодным, но солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь занавески, не грели ее. По другую сторону сидела сестра Бриджит. Остальные ушли. Они знали, что ситуация накаляется, и разошлись по своим комнатам или занялись работой.

Желтая кошка с переломанной лапой посмотрела на Хелен доверчиво. Хелен нашла ее и сделала что-то наподобие гипса, чтобы та могла ходить. Остальные считали, что кошку надо отнести в приют, но Хелен говорила, что она может пожить и у них, она немного ест. Но это было еще одним знаком присутствия Хелен в доме и еще одна забота. Невозможно было надеяться, что Хелен станет убирать за кошкой всегда. Кошка требовала, чтобы ее гладили, она вытягивала и прогибала спину. Сестра Бриджит отнесла кошку в сад. Потом она вернулась и села напротив Хелен. Она посмотрела прямо ей в глаза и сказала:

— У тебя есть столько любви и доброты, которыми ты могла бы поделиться, но не здесь.

Она увидела, что нижняя губа Хелен, которую та прикусила, задрожала. А глаза наполнились слезами.

— Вы выгоняете меня, — сказала Хелен.

— Мы можем просидеть здесь все утро, Хелен, ты будешь называть это так, а я — иначе. Я могу сказать, что ты должна искать себя в другом месте, а ты будешь говорить, что я выгоняю тебя из Сент-Мартинса.

— Что я на этот раз сделала не так? Это из-за кошки?

— Конечно, это не из-за кошки, Хелен. Ничего особенного не случилось. Пожалуйста, пойми, что… постарайся понять, что это не наказание, это не экзамен, который ты сдаешь или проваливаешь. Это выбор, и этот дом — вся наша жизнь, мы выбрали его, и мы выбираем, с кем будем разделять его.

— Вы не хотите меня, вы решили это на собрании?

— Нет, это не так. Не было никакого суда, и приговора тебе не выносили. Когда ты пришла сюда, мы думали, ты понимаешь…

Хелен перебила ее:

— Раньше монахини не могли выбирать, кто с ними остается, а кто — нет. Если другой человек вам не нравился, то надо было принести жертву и превозмочь себя.

— Никто не говорит, что ты не нравишься нам, — продолжала сестра Бриджит.

— Даже если бы не нравилась, то это не стало бы причиной для конкурса популярности.