— Разве необходимо говорить о вашем муже? — спросил он холодно, не поднимая глаз от работы.

— Совершенно необходимо, — ответила я. — Иначе я не могу вам объяснить, что нужно.

Он поник головой и вздохнул с покорностью.

— Вы не живете с мужем? — повторил он. — Не хотите ли вы сказать, что Юстас вас бросил?

— Да, он бросил меня и уехал за границу.

— Без всякой необходимости?

— Да.

— И не сообщил, когда вернется к вам?

— Если он не изменит своего настоящего решения, мистер Декстер, то никогда не вернется ко мне.

При этих словах он быстро поднял голову от работы, разговор, видимо, начинал интересовать его.

— Неужели ссора до того серьезна? — спросил он. — Разошлись вы по обоюдному согласию, дорогая мистрис Валерия?

Тон, которым был задан этот вопрос, мне очень не понравился. Взгляд, устремленный на меня, навел на мысль, что я напрасно рискнула на свидание с ним наедине и что он может злоупотребить этим.

— Вы ошибаетесь, — возразила я. — Между нами не было никакой ссоры, ни даже недоразумения. Наша разлука одинаково огорчает нас обоих, мистер Декстер.

— Я весь внимание, — сказал он, вдевая нитку в иглу. — Продолжайте, пожалуйста, я не буду более прерывать вас, — прибавил он ироническим тоном.

Я совершенно откровенно рассказала ему всю правду о моем муже и о себе, стараясь при том выставить в лучшем свете побуждения Юстаса. Мизеримус Декстер положил свою работу на кресло и тихонько посмеивался, слушая мою несчастную повесть, что сильно раздражало меня.

— Я не вижу в этом ничего смешного, — заметила я ему раздражительно.

Его прекрасные голубые глаза остановились на мне с выражением наивного удивления.

— Ничего смешного, — повторил он, — в таком безумном поступке, который вы описываете!

Выражение его лица мгновенно изменилось, оно омрачилось.

— Постойте! — воскликнул он, прежде чем я успела ответить. — В таком случае одна только причина может заставить вас серьезно относиться к этому делу. Мистрис Валерия, вы любите своего мужа?

— Больше, чем могу это выразить, — сказала я. — Я люблю его всем своим сердцем.

Мизеримус Декстер погладил свою великолепную бороду и задумчиво повторил мои слова:

— Вы любите его всем своим сердцем. А вы знаете, за что?

— Просто потому, что я не могу не любить его, — отвечала я резко.

Он иронически улыбнулся и снова принялся за вышивание.

— Странно! — заметил он как бы про себя. — Первая жена Юстаса также очень любила его. Есть мужчины, которых любят все женщины, но есть и такие, которых не любит ни одна женщина. И это без всякой причины, и те и другие одинаково красивы, приятны, достойны и одинакового происхождения. За одних женщины пойдут в огонь и в воду, на других не бросят и взгляда. Почему? Они и сами этого не знают, как сейчас сказала мистрис Валерия. Есть же какая-нибудь физическая причина на то! Нет ли в первых какого-нибудь магнетического влияния, которого недостает другим. Я должен исследовать это, когда у меня будет свободное время и хорошее расположение духа.

Обсудив вопрос к своему полному удовлетворению, он взглянул на меня.

— Но, несмотря на это, я не понимаю вас, — сказал он, — не понимаю, что побуждает вас интересоваться ужасной гленинчской трагедией. Прекрасная мистрис Валерия, пожалуйста, возьмите меня за руку и выведите из мрака. Ведь вы не оскорбились на мои слова, не правда ли? Не сердитесь, и я вам подарю свою хорошенькую работу, как только окончу ее. Я бедный, одинокий, несчастный урод со своеобразным умом, но я никому не желаю зла. Простите меня, будьте снисходительны и вразумите меня!

Он снова вернулся к своему ребяческому тону, снова на устах его появилась невинная улыбка с морщинками и складками около глаз. Я начала сомневаться, не слишком ли была с ним резка, и решила снисходительнее относиться к его физическим и умственным слабостям.

— Позвольте мне, мистер Декстер, на минуту вернуться к происшедшему в Гленинче, — сказала я. — Вы согласны со мной, что Юстас невиновен в преступлении, за которое его судили. Ваши показания на суде доказали мне это.

Он отложил работу и посмотрел на меня с серьезным, сосредоточенным вниманием, которое вдруг показало мне лицо его в совсем новом свете.

— Таково наше мнение, — продолжала я, — но присяжные думали иначе. Их вердикт, как вы, вероятно, помните, гласил: «Не доказано». Это значит, что присяжные не решились прямо выразить своего мнения и публично заявить, что муж мой виновен. Не так ли?

Вместо того чтобы отвечать, он вдруг положил работу свою в корзинку и подвинул кресло свое как можно ближе к моему.

— Кто сказал вам это? — спросил он.

— Я сама сделала это заключение, ознакомившись с отчетом о процессе.

До сих пор на лице его выражалось только сосредоточенное внимание, и больше ничего. Теперь же впервые я заметила какую-то тень, будто на нем промелькнуло подозрение.

— Обычно женщины не занимаются сухими судебными вопросами, их мало интересуют законы, — сказал он. — Мистрис Юстас Маколан вторая, вы должны иметь важные причины, чтобы поступать таким образом.

— Да, у меня есть очень важные для того причины, мистер Декстер. Мой муж покорился Шотландскому приговору. Мать его тоже, и друзья его, насколько я знаю…

— Далее!

— Далее то, что я не согласна с моим мужем, его матерью и друзьями. Я отказываюсь покориться Шотландскому приговору.

При этих словах в нем появились признаки безумия, которое я до сих пор отрицала. Он вдруг совсем перегнулся из кресла, взял меня за плечи, а глаза его вопросительно, бешено впились в меня.

— Что вы хотите сказать? — воскликнул он резким, пронзительным голосом.

На меня напал смертельный страх. Я делала всевозможные усилия, чтобы ни словом, ни видом не показать ему, что мне неприятно его фамильярное обращение.

— Уберите свои руки, сударь, — сказала я, — и сядьте на свое место.

Он машинально повиновался и так же машинально извинился. Ум его, очевидно, был занят услышанными словами и доискивался их значения.

— Прошу извинения, — сказал он, — смиренно прошу извинения. Этот предмет волнует меня, пугает, сводит с ума. Вы не можете себе представить, какого труда стоит мне сдерживать себя. Не обращайте на меня внимания, не бойтесь меня. Мне так совестно за себя, я чувствую себя несчастным, думая, что оскорбил вас. Накажите меня за это, возьмите палку и прибейте меня. Привяжите меня к креслу. Позовите Ариель, она сильна, как лошадь, и прикажите ей держать меня. Дорогая мистрис Валерия! Оскорбленная мистрис Валерия! Я готов вынести какое угодно наказание, лишь бы вы сказали мне, что подразумеваете под словами: «Я отказываюсь покориться Шотландскому приговору». — Он отодвинул кресло и спросил умоляющим тоном: — Довольно ли я отодвинулся? Или вы все еще боитесь меня? Если вы желаете, я могу даже совершенно скрыться с ваших глаз.