Катя еще раз посмотрела на фотографии и заплакала. А что еще ей остается? Девочки важнее, и никто ей не поможет. Опять она одна. Совсем одна. Бессильная и жалкая. Не в состоянии даже защитить своих детей. Да и как защитишь, если не знаешь, где они?

Катерина вытерла влажную ладонь о платье и, держась за стенку, поднялась наверх. Сняла одежду, глядя на свое отражение в темном зеркале. И пошла в душ.

А через несколько минут выскочила оттуда, не вытираясь, накинула халат и побежала на чердак – босиком, тихо, оставляя за собой мокрые следы и стараясь не привлекать внимание слуг, чьи комнаты находились на третьем этаже. Наверху, среди вещей, перевезенных из старого дома и еще не распакованных, находилась и старая бабушкина шкатулка. В ней лежали и клятвенный камень, который она брала на встречу с Инклером, и другие запрещенные в Рудлоге артефакты.

Катя долго рылась в коробках и, когда наконец наткнулась на тяжеленькую черную деревянную шкатулку, перевела дыхание, чтобы успокоить сердце. Спустилась вниз, прижимая ее к себе, как сокровище.

В спальне Катерина первым делом откинула с пола ковер. Взяла из шкатулки черный мел и одну старую свечу, оплывшую, уже начавшую расслаиваться, зажгла ее. И в свете свечи, очень приблизительно, на память, стала быстро рисовать на полу карту Туры, точнее, двух материков, Рики и Манезии, делить Рику на страны.

Пока нет бумажной карты, попробует так. А если пойдет… если получится, то завтра купит и бумажную, и другие нужные ингредиенты.

Последними герцогиня достала из шкатулки толстую иглу и маленький, крепко связанный моток шерстяных ниток. Когда-то шерсть была белой, но сейчас клубок выглядел побуревшим, грязным. Катя прокалила иглу на свече, проколола палец и приложила его к ниткам. А затем зашептала тихо, прямо в клубок, чувствуя губами свою кровь, так, как учила бабушка.

– Поди найди, кого хочу. Заклинаю, найди, кого хочу. Заклинаю кровью своей.

«Пользуйся только в исключительных случаях, – учила бабушка, – нам нельзя увлекаться. Сойдешь с ума – потеряешь себя».

Заклинаю кровью своей… Найди кого хочу. Поди найди, заклинаю….

Горестный упрямый шепот и запах крови. Неправда, что она бессильна. Есть сила, есть. Только страшная, для нее самой прежде всего. Кому нужна сумасшедшая мать? Но если выбирать… клубочек, клубочек… заклинаю тебя кровью своей…

Катерина медленно вытянула руку над нарисованной картой и, замирая от страха, перевернула ладонь с клубком. Ее начало тошнить, закружилась голова – но клубок не упал. Завис над рисунком, закрутился как волчок, – Катя остро ощутила, как он тянет из нее силы – и покатился кругом над картой, медленно, дергаясь, как машина у неумелого водителя, но захватывая все больше пространства.

Она наблюдала за ним, затаив дыхание, хотя желудок уже схватывало судорогой и желчь плескала в горло. Ждала и терпела. Но живот сжало, ее скрутило и вырвало – и клубок с мягким шлепком упал на пол.

Сил не хватило.

Конечно, когда крови только четвертиночка, да еще и младшая дочь, откуда возьмется достаточно силы?

«А ведь у тебя есть откуда взять, – пронеслось у нее в голове. – Нельзя, да, плохо может кончиться – но там энергии столько, что и дочек найдешь, и спасти их сможешь сама. А потом… главное что они будут в безопасности, и ты никого не предашь…»

Она поднялась, достала салфетки, вытерла рот, пол, тщательно затирая карту. И заперла клубочек с иглой обратно в шкатулку.

«Если используешь ритуалы, обязательно сразу принимай настойку, – говорила бабушка, – и в храм Триединого на следующий день иди, проси благословения. В нас живет зло, девонька, не выпускай его».

Старая ведьма, всю жизнь прожившая благочестиво и часто посещавшая храм, тем не менее не унесла семейные секреты с собой в могилу. Она начала учить Катю в двенадцать, когда у внучки пошла женская кровь. Мать и отец были озабочены старшими сестрами, которые начали выезжать, а Катя все больше оставалась у бабушки, матери отца. Внучке старушка и оставила свои вещи, когда умерла. Мать покопалась-покопалась, забрала несколько старинных шалей, почти все золото, а шкатулку не тронула, как и не увидела ее. Там, помимо артефактов, лежала тетрадка, исписанная сначала прабабушкой, потом бабушкой, с рецептами и ритуалами, которые они помнили еще с тех пор, когда семья жила в Блакории. Катя иногда листала ее и удивлялась: в себе она точно никакой силы не чувствовала. Но настойку варила регулярно, пила ее раз в месяц, по выработанной бабулей привычке.

Катерина заклеила кровоточащий палец пластырем и легла спать, не приняв настойку. И в храм она завтра не пойдет. Потом сходит. Если сможет.

Рано утром, когда не было еще и семи, Катерина Симонова позвонила на дом нотариусу, с которым работала после смерти мужа, и потребовала немедленно подъехать к ней с двумя поверенными. Дождалась, подписала все необходимые бумаги и направилась в университет, по пути заехав в магазин и купив карту. Теперь нужно было отсидеть на работе день. И как-то постараться без смущения глядеть в глаза Свидерскому. И не шарахаться от него, раз теперь она официально его любовница.

Катерина просматривала список звонков, полученных вчера ее сменщицей, параллельно договаривалась с деканами о вечерней встрече с ректором по вопросам свободной практики на зимние каникулы для особо усердных студентов. Вежливо объясняла редким посетителям, что Александр Данилович отсутствует, что будет он во второй половине дня, тогда и можно подходить. Александр появился только к обеду.

Щелкнул динамик, и голос ректора произнес:

– Добрый день, Екатерина Степановна.

– Добрый день, – ответила она спокойно. – Мне зайти?

– Пожалуйста, – сказал он и отключился. Катерина привычно посмотрела сначала в маленькое зеркальце, потом в большое на дверце шкафа. В строгом, темно-фиолетовом, почти черном платье ниже колен она выглядела безупречно. Ничего вызывающего, ничего провоцирующего. Взяла список звонков и, внутренне холодея, пошла к начальству.

Но Свидерский, не успев прийти, уже ухитрился начать телефонный разговор. Кивнул Кате, застывшей от неловкости, взглядом показал положить список на стол и сделал умоляющие глаза и жест, как будто подносит ко рту кружку.

– Да, Всеволод Игнатьевич, думаю, экскурсия для гостей из Инляндии по университету вполне возможна.

Катя чуть улыбнулась – видимо, звонил Всеволод Игнатьевич Машков, министр образования, – и направилась к маленькой кухоньке, чтобы сварить кофе.

– Да, конечно, Екатерина Степановна может сопровождать нас, – уверенно сказал Александр и чуть хмыкнул. Катя обернулась – он с усмешкой смотрел на нее, и ее отпустило и от неловкости, и от стыда. – Конечно, я тоже считаю, что она украшение нашего университета. Да и сам не знаю, как мне так повезло.

Кофе она сварила с запасом. И вернулась с двумя чашками.

– Теперь вы не только студентам сердца разбиваете, но и министрам, – весело сказал Алекс, пока она шла к его столу. – Мне позвонили исключительно чтобы спеть вам дифирамбы. Думаю, экскурсия – повод снова увидеть вас, но зато под это дело нам выдадут немалую сумму на благоустройство территории.