– Я тоже, – грустно сказала Катерина. – Но я не могу, Мариш, я что-то плохо себя чувствую. Давай на следующей неделе? Если выздоровею?

– Могу прийти померить тебе температуру и принести апельсинов, – бодро предложила Марина. – Надену маску, болтать это не помешает.

– Я сплю, – уже привычно соврала Катя. – Не обижайся только, Рудложка.

– Да ты что, сон – это святое! Отсыпайся, Катюш. Виталист был у тебя?

– Был, – сказала Катя и вытерла ладонью глаза. Сколько можно плакать? – Ничего страшного. Скоро все будет хорошо.

Она успела убрать ритуальные предметы в шкатулку, переодеться – видимо, ритуал забрал силы, потому что под пальцами больше ничего не расползалось и глаза уже приобрели нормальный цвет. Зато внутри все сильнее разгорался голод. Еще слабый, но уже мучительный.

И, когда она спускалась к ужину, отчетливо видела слабенькое сияние вокруг слуг. Теплое, сытное. И руки начинало покалывать, и голова становилась пустой. Пища телесная лишь немного притушила желание прикоснуться к кому-нибудь. Но она держалась. Послала горничную за картой долины Хорндорф, дождалась ее, изнывая от нетерпения. И повторила ритуал.

Ее девочки были в санатории Вармбассер. Сейчас она еще пролистает бабушкину тетрадь и повторит заученные с детства слова. А завтра пойдет в университет и зачерпнет там еще силы – сколько сможет выдержать. Нужно больше, больше, чтобы она могла защитить себя и вытащить детей.

Она обязательно спасет их. Осталось только продержаться до завтрашнего вечера. Не выдать себя и не сойти с ума за это время.

Пятница, 30 декабря, Иоаннесбург

В ночь с четверга на пятницу Катерина Симонова проснулась от холода, скрючившись под одеялом, поджав колени к груди и шмыгая носом. Ее знобило. Катя потрогала распухшим языком губы – они пересохли, ощущались ватными, словно в них вкололи наркоз. И перед глазами все расплывалось, будто она смотрела на окружающее через пелену колышущегося тумана.

Герцогиня сощурилась – мир стал четче, – осторожно взялась за край одеяла (слава богам, ткань не поползла, рассыпаясь в прах) и всмотрелась в мигающие зеленым цифры на будильнике. Полтора часа до подъема.

Дом спал, тихий и пустой без детей, и она натянула на себя еще одно одеяло, застучала зубами – от движения стало еще холоднее. И внезапно темнота вокруг запульсировала бархатом и охрой, сжалась – и отпрянула в стороны, открывая жутковатое зрелище. Живые теплые огоньки этажом выше, там, где спала прислуга. Очень страшно это было – чувствовать себя рентгеном. Видеть сквозь потолок и стены белесые контуры спящих людей и то, как мерно пульсируют густые пятнышки света у них в груди. Катя некоторое время испуганно таращилась на открывшуюся картину, затем перевела взгляд на потолок – там, наверху, была комната ее горничной. И с ужасом обнаружила, как белая дымка, окружающая девушку, спускается прямо к ней, к Кате, словно притягиваемая магнитом, и несет с собой спокойствие и тепло – а служанка наверху начинает беспокойно ворочаться, и сердце ее пульсирует все реже. И от других людей потянулись к хозяйке дома тонкие язычки жизненной силы.

Катерина всхлипнула, вскочила, подавляя желание остаться и согреться, наспех оделась и выбежала из дома. Вторая машина, широкая, темная, которой она пользовалась, когда выезжала куда-то с девочками, выехала из гаража и понесла ее к храму Триединого. Сил не было больше держаться.

Обитель Творца, расположенная неподалеку от ее нового дома, была построена по единому образцу – где бы ни находился храм, в Тидуссе или на Маль-Серене, все они были похожи на перевернутый бокал без ножки с круглым отверстием в потолке, по центру, – службы проводились под ним, чтобы Творец видел и слышал священника. В помещении по кругу были расставлены чаши с зерном, куда ставились толстые и короткие свечи, густо пахнущие медом и воском. У стен, меж вытянутых окон, стояли скамьи, а на подоконниках лежали святые книги и жизнеописания отшельников и угодников, чтобы каждый молящийся мог присесть и почитать, проникнуться благодатью – и, может, чуть меньше нагрешить, когда выйдет из храма в мирскую жизнь. А стены были расписаны знаками Творца – золотыми, стилизованными, крутящимися посолонь колесами с шестью спицами, на кончики которых были надеты такие же колеса.

Благодарственные службы – за создание мира, с просьбами не отворачиваться и не забывать в суете великих дел и иногда поглядывать на Туру – проводились каждое утро. И, увы, паствы много на них не присутствовало, ибо в основном горожане предпочитали посещать храмы шести богов или персональные часовни Великих Стихий. Что не мешало священникам исполнять свои обязанности без малейших сомнений.

В храмах, особенно в деревнях, далеко от шумных городов, часто видели стихийных духов, добрых и злых, – они не шалили, мирно лежали на полу или сидели на подоконниках и дремали, чтобы потом снова улететь или уползти по своим загадочным делам.

Никто не мог объяснить, почему на потомков Черного Жреца маленькие и скромные храмы бесплотного и безобразного Триединого оказывали такое умиротворяющее влияние. Священники же, если их спрашивали, рассказывали, что Триединый заключает в себе все Великие Стихии и много больше – и именно поэтому нахождение в месте его особой силы, молитва и прием освященного зерна восстанавливали баланс энергии в человеческом теле, уравновешивали его. Помогали не только потомкам Черного – в монастырях Творца лечили душевнобольных и потерявших память, восстанавливая целостность человеческого тела и души. Недаром в священники к Триединому уходило столько виталистов.

Катя пробыла в храме недолго. Зачерпнула из глубокой чаши целую горсть просяного зерна, сунула его в карман юбки, зажевала несколько зернышек – и сразу ощутила холодный кокон вокруг себя. Подышала плотным и тяжелым ароматом лаванды и ладана, вздохнула и представила, как кокон исчезает, растворяется в ней. Голове стало легче, и мир стал четче. Помолилась с просьбой не оставить ее девочек и помочь ей. И поехала на работу, время от времени поглаживая сумочку, где лежали фотографии дочерей.

В университете еще никого не было – сторож, Василий Иванович, от которого сильно пахло алкоголем, добродушно проворчал: «Эх, молодежь, и куда же вам столько работать?», открыл ей дверь и ушел в свою каморку досыпать. Катя, перебирая зерна в кармане, шла по пустым коридорам, слушая эхо от своих шагов. Вокруг нее просыпались и зевали камены, бурчали приветствия, о чем-то шептались за спиной, но она почти не осознавала этого, погруженная в собственные мысли.

Может, попробовать сейчас завернуть в подвал? И, если получится взять силы, начать действовать – тут же, пока будет способна сдерживаться от срыва, поехать к телепорт-вокзалу… или лучше в одно из турагентств, заплатить и попросить сразу открыть портал в санаторий. А там уже она найдет, как спасти девочек: в сумочке лежали артефакты из бабушкиной шкатулки, да и подручными средствами можно воспользоваться, глаза отвести, желудочную болезнь на охранников наслать – не зря ведь учила заговоры и причетки из заветной тетрадки.