И подготовиться к новой встрече с Оливией.

Нервы Сэма были словно беспокойные змеи. Чтобы усмирить их, он читал стихи – Сэндберга, Йетса, Фроста. Этот способ Тэннер освоил в самом начале своей артистической карьеры и восстановил его в тюрьме, где вся жизнь состояла из ожидания, тревоги и отчаяния.

Одно время он пытался успокаиваться и держать себя в руках тем, что вспоминал тексты своих ролей. Куски из фильмов, в которых он выстраивал роль, опираясь на внутреннее чутье, и становился другим человеком. Однако в первые пять лет заключения это неизменно заканчивалось приступом депрессии. Текст кончался, а он продолжал оставаться Сэмом Тэннером и по-прежнему сидел в Сан-Квентине без надежды на то, что завтра что-нибудь изменится.

А стихи утешали. Во всяком случае, помогали забыть о той боли, которой была полна душа.

Приблизилось время освобождения под честное слово, и Сэм был уверен, что его выпустят. Они – запутанный клубок лиц и фигур представителей судебной власти – посмотрят на него и увидят человека, который заплатил за случившееся самыми драгоценными годами своей жизни.

Тогда он нервничал. У него потели подмышки, а мышцы на животе напрягались до боли. Но за страхом скрывались уверенность и надежда. Его пребывание в аду заканчивалось, и жизнь могла начаться заново.

А потом он увидел Джейми, увидел Фрэнка Брэди и все понял. Они пришли для того, чтобы двери ада остались на замке.

Она говорила о Джулии, ее красоте и таланте, ее преданности семье. О том, как некий человек уничтожил все это из ревности и злобы. О том, что он опасен и представляет угрозу для собственной дочери.

Сэм вспомнил, что во время обращения к присяжным она беззвучно плакала. По ее щекам лились слезы.

Когда она закончила, ему захотелось вскочить и крикнуть: «Браво! Великолепно! Блестяще сыграно!»

Но он мысленно читал стихи и сохранил спокойствие. Его лицо было бесстрастным, руки остались лежать на коленях.

А потом настал черед Фрэнка. Копа от рождения, помешанного на справедливости. Он описал место преступления и состояние тела, выражаясь сухим и беспощадным языком полицейского протокола. Эмоции прозвучали в его голосе только тогда, когда Брэди заговорил об Оливии и о том, как он нашел ее.

Это оказалось еще более эффектным.

Тогда Оливии было девятнадцать, подумал Сэм. Он пытался представить ее молодой женщиной – высокой, стройной, с глазами и быстрой улыбкой Джулии. Но видел перед собой только маленькую девочку с волосами цвета одуванчика, неизменно просившую рассказать ей сказку на ночь.

Когда Фрэнк посмотрел на него и их взгляды встретились, Сэм понял, что его не выпустят. Знал, что эта сцена будет повторяться год за годом, как закольцованный клип.

К горлу подступила ярость, готовая вырваться наружу, как рвота. Но он вспомнил строчки Роберта Фроста и вцепился в них, как в оружие:

«Но мне обещан краткий путь и место, где смогу уснуть».

Последние пять лет он часто повторял в уме это обещание. А теперь сын человека, убившего его надежду, поможет ему достичь желаемого.

Такова справедливость.

С их первого свидания прошел месяц. Сэм начал думать, что Ной не вернется, что заботливо посаженные им семена не проросли. Все планы, надежды, обещания, которые помогали ему выжить и сохранить рассудок, готовы были разбиться на куски и острыми краями изрезать ему душу.

Но он вернулся и сейчас шел в эту несчастную конуру. «Сцена в интерьере, – подумал Сэм, слыша скрежет замка. – Внимание, мотор!»

Ной подошел к столу и положил на него чемоданчик. Сэм ощутил запах воды и гостиничного мыла. На нем были джинсы, тонкая хлопчатобумажная рубашка и черные туфли. В уголке рта подсыхала болячка.

Знает ли Ной, как он молод, как непозволительно молод, здоров и свободен?

Ной вынул из чемоданчика диктофон, блокнот и карандаш. Когда дверь за спиной захлопнулась, он положил перед Сэмом пачку «Мальборо» и коробку спичек.

– Не знал, какую марку вы предпочитаете.

Сэм постучал пальцем по пачке и криво усмехнулся.

– Один черт. Все они убивают тебя. Но никто не живет вечно.

– Однако большинство не знает, когда и как умрет. Что чувствует человек, который знает это?

Сэм продолжал постукивать пальцем по пачке.

– Это своего рода власть. Вернее, было бы властью, если бы я находился на свободе. А здесь один день ничем не отличается от другого.

– Вы сожалеете?

– О том, что я здесь, или о том, что умираю?

– О том и другом. Порознь и вместе.

Сэм коротко рассмеялся и открыл пачку.

– Брэди, чтобы ответить на этот вопрос, нам с вами не хватит времени.

– А вы назовите главное.

– Жалею, что, когда придет этот час, у меня не будет ваших возможностей. Жалею, что не смогу решать. Думаю, я с удовольствием съел бы накануне бифштекс с кровью под бокал хорошего вина, а потом выпил бы крепкого черного кофе. Вы когда-нибудь пили тюремный кофе?

– Да, – с участием ответил Ной. – Он еще хуже, чем полицейский. А еще о чем вы жалеете?

– Жалею, что, когда я наконец смогу сделать такой выбор и получить свой бифштекс, мне не хватит времени им насладиться.

– Это слишком просто.

– Нет. Люди делятся на тех, у кого есть выбор, и на тех, у кого его нет. Для последних все непросто. А какой выбор сделали вы? – Он вынул сигарету из пачки и показал ею на диктофон. – Вот с этим. Как далеко вы намерены идти?

– До конца.

Сэм посмотрел на сигарету, помешав рассмотреть выражение его глаз. Он вынул из коробки спичку, чиркнул и поджег кончик. А потом глубоко затянулся душистым виргинским табаком.

– Мне нужны деньги. – Видя, что Ной только поднял бровь, Сэм сделал вторую затяжку. – Я получил двадцать лет только благодаря своему адвокату. После выхода из тюрьмы я проживу на воле примерно полгода. Но я хочу прожить их достойно, ни в чем не нуждаясь, а того, что у меня осталось, не хватит даже на бифштекс с кровью.

Он затянулся еще раз, чтобы успокоиться. Тем временем Ной ждал продолжения.

– Все, что у меня было, пришлось отдать за мою защиту. А вы работаете не за скудное жалованье, которого едва хватает, чтобы свести концы с концами. Вам заплатят за книгу. Вы получите аванс. Вместе с гонораром за второй бестселлер это будет недурная сумма.

– Сколько?

Змеи снова зашевелились под кожей. Без денег обещание так и останется обещанием.

– Двадцать тысяч. По штуке за каждый год, проведенный в тюрьме. Этого хватит на приличное жилье, одежду и еду. Конечно, на номер в отеле «Беверли-Хиллз» не хватит, но и ночевать на улице тоже не придется.