Ант со всего лету врезается в начинающих обступать со всех сторон карпенца герулов. Те на мгновение отступают, но вскоре принимают вызов смелого славянина. Постепенно Борята тоже уходит в глухую оборону – силы слишком не равны. Однако парирует выпады врага умело, отводит в стороны смертоносный металл, да и сам не забывает наносить удары. Правда, вскоре и ант ощущает растущую усталость.

Йошт совсем выдохся, сил едва хватает, чтобы отбиваться. И все же он приметил, как один из герулов неосмотрительно шагнул вперед, венед крутнулся, ушел от удара копья и занес саблю для смертельного удара, меньше чем через мгновение голова зазевавшегося герула расколется, как переспелый арбуз…

Вдруг венед ощутил, как его рука застыла прямо на замахе – на него набросили сразу несколько веревок. Он вскрикнул – суровая пенька больно врезалась в кожу, мгновенно вспорола кожу. В следующий миг веревки с силой дернули карпенца, Йошт отлетел куда-то в сторону, больно треснулся головой о землю. Перед ним тут же выросли высокие фигуры, со лба мокрыми сосульками свисают белокурые чубы.

Прошипела, вспарывая вечерний воздух, плеть. Йошт взвыл. Разветвленный на несколько пучков кончик со свинцовыми грузиками обрушился на спину рыжеволосому карпенцу. Он дернулся вперед изо всех сил, но тут же получил увесистый удар по темени. Голова мгновенно потяжелела, руки и ноги перестали слушаться, и он рухнул в невысокую траву. Тьма постепенно накрыла его.

Тем временем Борята тоже оказался в веревочных путах, возле него расплылась огромная лужа крови. Рядом поваленными мешками валяются двое герулов. Руки соплеменников заботливо поднимают павшего воина в бою.

Анта бросили рядом с венедом. Из груди Боряты все еще вырывается разгоряченное дыхание.

– Бор, надо было не лезть, – еле слышно пробормотал Йошт. – Я же тебя прикрывал… Щас был бы уже далеко…

Борята тяжело вздохнул и отвел глаза.

– Ну не мог я тебя одного бросить, как ты не понимаешь? – выдохнул ант. – А так хоть вместе помрем.

На глаза Йошту навернулись слезы, он попытался улыбнуться, превозмогая боль и нахлынувшее удушье, ободряюще произнес:

– Ну ничего, Бор, мы еще вырвемся. Мы еще покажем им всем!.. Все они ответят за смерть Горяны, Веслава… Все ответят!

Лицо Йошта вновь сморщилось будто запеченное яблоко, изо рта вырвался сдавленный стон – герульский ботинок пришелся прямиком в печень. Один из герулов – самый широкий в плечах – резко оттолкнул пнувшего рыжеволосого карпенца в живот, надменно бросил:

– Не порть товара, дубина! – он склонился над Йоштом и зло процедил: – А ты не дергайся, целее будешь.

Йошт закусил губу и, чуть не плача, в бессильной злобе смотрит, как герулы пытаются помочь встать Гонориху. Тот отпихивает их, шатаясь, старается приподняться, но ослабевшие ноги тут же подкашиваются и он бухается на залитый кровью и внутренностями пол. Трое герулов тут же подскочили к нему. Гонорих взлетает пушинкой на сложенные крест-накрест руки, и его медленно уносят в темноту.

– Ну что за напасть такая – ловят и вяжут нас аки овец безропотных – шагу ступить не дают. Эх, чуть везения бы мне – порешил бы всех!

Кто-то поднял его и тряхнул так, что остатки сознания улетели прочь.

Гонорих устроился возле костра. Слабость все еще одолевает его. В боку ноет. Он невольно провел рукой по тряпичной перевязке. Лицо сморщилось, боль сильно кольнула, рука герула поспешно отдернулась.

Рядом сидят соплеменники. О чем-то беседуют. Но слова их Гонорих не слушал. Он по привычке проводил большим пальцем по остро отточенному топору, будто проверяя, не затупился ли. Время от времени отрывает взгляд от блестящего в отблесках пламени костра металла и бросает взгляд на округу.

Стан герулов представляет собой огромный лагерь. Однако он вовсе не был похож на степняцкие поселения. Этот – настоящий град. Но все дома – в один поверх. Даже княжеский. Различия в знатности лишь в качестве исполнения. Даже издали можно приметить: герулы очень тесно связаны с русами. Хотя бы потому, что корень у них один. Все они славяне и пращур у них один – все они дети Богумила.

Однако отличия есть – нет вычурности антов, массивности карпенцев, возвышенности и легкости русколан. Все строго. В каждом бревнышке, в каждом изгибе все говорит – здесь княжат строгость и практичность. Да, собственно, так и жили герулы – никаких излишеств. Иные говорят, что это из-за их воинственности, другие – из-за того, что давно собственной земли не имеют и за десятилетия привыкли передвигать свои города с места на место. Правы и те и другие.

Гуляй-град – так называли они свои городища.

Гонорих тяжело вздохнул, повернулся к соплеменникам, взгляд пробежался по их лицам, те продолжают что-то обсуждать, пламя костра бросает на них свет.

– Все же не следовало так сильно пинать этих слизняков гуннов, – услышал густой бас Гонорих. Он оторвал взор от панорамы родного гуляй-града и посмотрел на соплеменника в волчьей душегрейке. – Они ж как дети: их бить – себя не уважать.

Герул в волчовке сплюнул раздраженно в костер. Остальные закивали, явно согласны с заключением соплеменника.

Гонорих, все еще ослабевший после схватки с гуннами – лицо в отблесках пламени казалось пожелтевшим, исхудало, единственный глаз запал, – недовольно заерзал, брови сомкнулись у переносицы, что лишний раз подчеркнуло его и без того воинственный вид.

– А что, прикажешь, нужно было сделать с ними? – ответил герул. – Предупреждал окаянных, а они ни в какую… ну малость наподдал, так, больше для острастки.

Один из герулов коротко хохотнул, другой поперхнулся от смеха.

– Малость наподдал, – передразнил Гонориха соплеменник. – Да там все стены залиты кровищей! Трупов – гора. И ступить некуда.

– Ну а что? – ответил со зловещей улыбкой другой герул, с шумом проглотил еще горячий кусок мяса, дует на пальцы. – Самая лучшая острастка – не оставлять в живых. Умишки-то у них – как говна у комара – могут и не понять предупреждения на рожон не лезть.

Все разом расхохотались. Даже Гонорих не удержался, но тут же лицо исказилось болезненной гримасой, рука прижимается к перевязанному боку, на ткани быстро разрастается свежее кровавое пятно.

Вожак герулов – тот, что в волчьей душегрейке, – внимательным взором прошелся по скорчившемуся от боли лицу Гонориху. Все давно уже привыкли, что их предводитель как простой воин делит с ними еду и кров. Впрочем, и сам он хоть и молод, но ратником слыл умелым.

– Вижу, урок, преподнесенный степным шакалам, и для тебя даром не прошел.

– Пустяки, ты ж знаешь, на мне – как на собаке. К утру все затянется. – Он поглаживает рану, нанесенную гуннским клинком, морщится. – Ну, может быть, и не к утру, но скоро буду вновь как и раньше.

– Да, да, друже наш боевой, верю, что так и будет, – лязгнул смехом вожак-герул, рука по-дружески хлопнула по плечу. Герул зашипел и дернул плечом, боль сотнями игл прошлась по телу. – Ладно, что там дальше случилось, после встречи с гуннами возле поселения русов?