перец движением, которое также оказывает влияние на множество вещей. Таковы простые формы движения, которые возникают из самих глубин природы. Их усложнение, продолжение, изменение, ограничение, повторение и многообразное соединение образуют сложные формы движения, т. е. суммы движений, которые обычно воспринимаются. Этими знаменитыми суммами движения являются рождение, разрушение, увеличение, уменьшение, изменение, расширение, а также смешение, отделение, превращение (versio). Остаются как своего рода приложения к физике моры движения, а именно: что означает количество или доза в природе; каково значение расстояния, т. е. того, что весьма удачно названо сферой действия, силы или активности[212]; что такое ускорение и замедление; что такое большая или меньшая продолжительность; что есть сила и слабость вещи; в чем состоит влияние окружающих вещей? Все это неотъемлемые части подлинной абстрактной физики, ибо она состоит из учений о состояниях материи, о простых движениях, о суммах, или объединениях, движений и о мерах движения. Что касается произвольного движения живых существ, движения, выражающегося в действиях чувств, движения воображения, стремления и желания, движения души, воли и разума, то рассмотрение их мы переносим в разделы, посвященные соответствующим учениям. Однако мы считаем необходимым еще раз напомнить, что в физике изучение всех перечисленных вопросов ограничивается исследованием материальных свойств и действующих причин и эти вопросы будут рассматриваться еще раз в метафизике уже с точки зрения формы и конечной причины.

Мы должны присоединить к физике два важных приложения, которые имеют отношение не столько к самому предмету, сколько к способу его исследования. Это — проблемы естествознания и мнения древних философов. Первое является приложением к изучению природы во всем ее многообразии, второе — к изучению природы в ее единстве. И то и другое необходимо для пробуждения разумного сомнения, составляющего весьма важную сторону всякого научного исследования. Проблемы охватывают сомнения в частных вопросах, мнения философов — сомнения общего характера, касающиеся первоначал вещей и всей системы мира (fabrica). Великолепный пример изложения проблем мы находим в книгах Аристотеля, впрочем, произведения такого рода заслуживают того, чтобы потомки не только хвалили их, но и продолжали их в своих собственных трудах, потому что каждый день неизбежно возникают новые и новые сомнения. Но здесь необходимо высказать одно очень важное предостережение. Выдвижение сомнений приносит двоякую выгоду. Во-первых, сомнение предохраняет философию от ошибок и заблуждений, заставляя не давать оценки и не утверждать того, что еще не вполне ясно (чтобы одна ошибка не породила другую), а воздерживаться от суждения и не выносить окончательного решения. Во-вторых, сомнения, высказанные в научных сочинениях, сразу же становятся своего рода губками, которые постоянно привлекают к себе и впитывают новые достижения науки; и в результате то, что могло бы остаться незамеченным или рассматривалось бы весьма поверхностно, если бы не было подвергнуто сомнению, теперь благодаря сомнению будет рассматриваться серьезно и внимательно. Но эти две выгоды с трудом компенсируют один недостаток, который обязательно разовьется, если ему решительно не помешать. Дело в том, что, если однажды сомнение будет признано справедливым и, так сказать, приобретет силу, немедленно появятся защитники как той, так и другой точки зрения, готовые передать даже потомкам свою страсть к сомнению, так что в результате люди будут употреблять все усилия своего ума скорее на то, чтобы и дальше развивать и поддерживать это сомнение, чем на то, чтобы разрешить его и положить ему конец. Примеры подобного рода в изобилии встречаются и в практике юристов, и в деятельности ученых, у которых вошло в обычай стремиться увековечить раз возникшее сомнение, считая своим долгом не столько утверждать, сколько сомневаться, тогда как единственно законным употреблением человеческого разума является стремление превратить сомнение в твердое знание, а не подвергать сомнению то, что вполне достоверно. Поэтому я считаю, что необходимо создать некий перечень сомнений, т. е. проблем, существующих в науке о природе, и я всячески одобряю такое начинание. Только при этом нужно позаботиться о том, чтобы по мере роста нашего знания (а это, вне всякого сомнения, будет происходить изо дня в день, если только люди последуют нашим наставлениям) полностью разрешенные сомнения вычеркивались из этого списка. Мне бы очень хотелось присоединить к этому перечню еще один, не менее полезный. Поскольку в любом исследовании мы встречаем троякого рода положения: очевидно правильные положения, сомнительные положения, очевидно ложные положения, то было бы в высшей степени полезным присоединить к перечню сомнений перечень ложных мнений и общераспространенных заблуждений, существующих как в естественной истории, так и в теории, для того, чтобы они не приносили больше вреда науке.

Что же касается мнений древних философов, таких, как Пифагор, Филолай, Ксенофан, Анаксагор, Парменид, Левкипп, Демокрит и другие, к которым обычно относятся пренебрежительно и невнимательно, то было бы весьма полезно проявить немножко больше скромности и повнимательнее изучить их. И хотя Аристотель по обычаю турок считает, что он не может царствовать в безопасности, если не уничтожит всех своих братьев[213], однако же тем, кто стремится не к царской власти или роли наставника, а лишь к исследованию и раскрытию истины, не может не представляться весьма полезной возможность рассмотреть собранные вместе разнообразные мнения разных ученых о природе вещей. При этом я совсем не думаю, что из этих и им подобных теорий можно надеяться каким-то образом извлечь некую более точную истину. Ведь точно так же как одни и те же явления, одни и те же вычисления согласуются и с астрономическими принципами Птолемея, и с астрономическими принципами Коперника, так и наш повседневный опыт, которым мы руководствуемся, и внешняя сторона вещей согласуются со множеством различных теорий, а между тем для подлинного исследования истины необходимы совсем иные, строго научные принципы. Аристотель очень удачно сказал, что «маленькие дети, только начинающие еще что-то лепетать, называют матерью любую женщину, а уже потом они научаются узнавать собственную мать»[214]. Точно так же и опыт в своем детском состоянии готов называть матерью любую философию, достигнув же зрелого возраста, он признает свою настоящую мать. Будет полезно также познакомиться с разнообразными несогласными друг с другом философскими учениями, с различными толкованиями природы, из которых одно, может быть, ближе к истине в одном вопросе, другое — в другом. Поэтому мне бы хотелось, чтобы было создано тщательно продуманное сочинение о древних философах, включающее сведения, почерпнутые из жизнеописаний древних философов, из сборника Плутарха об их учениях, из цитат у Платона, из полемики Аристотеля, наконец, из разбросанных и случайных упоминаний, встречающихся в других книгах христианских и языческих писателей (Лактанция, Филона, Филострата и др.)[215]. Насколько мне известно, такого