Женя, милая! Все, о чем я вам написала, не должно вас беспокоить. Это жизнь. Человек я немолодой, поживший, на мое решение повлиять невозможно, его можно только принять. Или не принять. Единственное, о чем я вас прошу, если уж не принять мое решение, то понять меня. Обнимаю вас и, надеюсь, до связи! Послезавтра лечу в Минск, к моей дорогой и любимой Шурочке. Кстати, она тоже ваша большая поклонница, Женя. И еще – простите меня за то, что я выбрала вас своей конфиденткой. Так получилось. Ну что, будем прощаться. И не обессудьте, прошу!

С любовью, уважением и благодарностью,

ваша я».

Женя медленно встала и подошла к окну. Раздвинула тяжелые плотные шторы. На улице была красота – начало декабря, но уже началась настоящая зима, ранняя, белоснежная, с редко падающими, кружащимися, крупными, резными снежинками. Желтый, мутноватый фонарь вовлекал их в свой мягкий и нежный свет, и они продолжали плавный, неторопливый танец. Стоящие во дворе машины словно специально упаковали в снежные кубики. Одна из них отчаянно пыталась вырваться из белого плена, но в который раз, истерично повизгивая, буксовала. Ее яркие фары освещали проезжую часть и тротуар, по которому медленно катила санки с ребенком очень высокая и сутулая женщина.

Зима. От такой настоящей, снежной и чистой зимы москвичи давно отвыкли – на смену морозным, с хрустящим снежком зимам пришли оттепели, падающие сосульки, ледяные дожди и вечные слякоть и грязь.

Женя вздрогнула, вернувшись в реальность.

Впереди Новый год, а после зимние каникулы. Дочка собирается в Прагу, а Женя с мужем на дачу. Ах, какая красота в зимнем лесу! Муж будет требовать лыжных прогулок, а ленивая и неспортивная Женя станет придумывать все что угодно, лишь бы в очередной раз отказаться. Зачем заставлять человека делать то, что не хочется? Зачем ломать его через колено, пытаясь отыскать в этом пользу для здоровья? Ведь то, что ты делаешь через силу, уж точно не принесет тебе положительных эмоций и, как следствие, душевного успокоения.

«Ни за что, – подумала Женя, – ни за что не соглашусь». Господи, да о чем она – лыжи, не лыжи! Все равно будет дача, теплый, пахнущий дровами любимый дом, крепкий и свежий чай, вкусные булочки из ближайшего магазина. Елка в сверкающей мишуре, даже две, одна дома, вторая на улице – они всегда наряжали две елки. И старые игрушки, сегодня они называются винтажными – стеклянная лыжница в спортивном костюме и шапке с помпоном, облезлый зайчишка с морковкой в лапках, разноцветная юла с маленьким сколом, мутноватые серебристые шарики с поперечной цветной полосой, балерина, крутящая фуэте, – черты лица давно стерлись, но не беда. Странное дело – как сохранились эти семейные достояния, притом что все женщины в Жениной семье легко и просто выкидывали чашки со сколами, кастрюли с облупленной эмалью, керамические, вышедшие из моды вазочки и кофейные чашки, потертых плюшевых зверей – только пыль собирать.

Все так, и все правда. Только старого коричневого вытертого одноглазого мишку Боню было ужасно жаль – как мама могла?

Жене было тогда четырнадцать. Боня жил на шкафу, прислонившись к стене и чуть завалившись на бок. Коричневый медведь был частью Жениной жизни. Исчез он летом, когда она была в пионерском лагере, а родители делали ремонт. Отсутствие Бони она заметила не сразу – сначала бегала по квартире и ахала, восторгаясь ремонтом. А когда обнаружила, что Боня исчез, с ней началась настоящая истерика.

Растерянные родители недоуменно переглядывались.

Первой взяла себя в руки мама:

– Женя, ну хватит, ей-богу! Рыдаешь из-за какого-то облезлого и замшелого мишки! – Мама любила резкое словцо. – Здоровая кобыла, четырнадцать лет! Наверняка уже романы крутила, а рыдаешь по старой игрушке.

– Лена! – вскрикнул отец. – Замолчи, умоляю!

– Замолчи? – возмутилась мама. – А с какой это стати? – И она встала в любимую позу – ноги на ширине плеч, руки в боки. Добра это не предвещало.

А Женин рев перешел в истерику. Кажется, впервые в жизни она так безутешно рыдала.

– Мы тут корячились, весь отпуск проползали на коленях! Месяц дышали побелкой и краской, а эта мадам отдыхала! И нате вам! Вернулась дорогая Евгения Александровна! Вернулась, чтобы сказать большое спасибо! Тебе об институте думать надо, а не об игрушках!

Скандал был ого-го.

Папа рванул в спальню за мамой. Из-за закрытой двери слышались и крики, и зловещий шепот. А Женя все никак не могла успокоиться. И дело тут было не в мишке – медведя она бы пережила. Дело было в нарушении личного пространства, в неуважении, пренебрежении.

Мама никогда не обращала внимания на такие мелочи. У ребенка есть все: тряпки, еда, отдельная комната, курорты, театры, развлечения. Счастливое детство, всем бы такое!

Все было так, чистая правда. Только зарубочка эта на сердце осталась. И Женя сказала себе: никогда! Никогда я не поступлю неуважительно со своим ребенком, никогда не нарушу ее частного пространства, никогда не влезу в душу в грязной обуви. Никогда не прочту ее дневников. Ни-ког-да.

Обещание, данное себе самой, Женя сдержала. И с дочкой они очень дружили. Аня, по словам Жениной мамы, получилась удачной. Серебряная медалистка, поступила на бюджетное отделение филфака МГУ.

Мягкая, уступчивая, она была всеобщей любимицей, гордостью семьи. Здесь даже мама сдавала любимые критиканские позиции – ругать внучку было практически не за что.

В общем, с дочки на внучку переключения не случилось, и мама продолжала искать недостатки в Жене. А что их искать – вот они, налицо! Как и у любого человека. Любимое времяпрепровождение – в кровати с книжкой. Готовит еду не с удовольствием, а по обязанности. И правда, рутинную, каждодневную готовку Женя не любила. Все эти супы, тушеное мясо, банальные котлеты – тоска. Все-таки она была личностью творческой. Под настроение могла такое сотворить – ого-го! Например, потушить кролика с травами в красном вине, испечь кулебяку на восемь углов, сварить буйабес, соорудить двенадцатислойный наполеон или шоколадные профитроли.

Чистюлей она тоже не была – любила разбросать очки, платки, джинсы, небрежно скинуть ботинки в прихожей. Одного не выносила – грязных полов и нечищеные раковину и унитаз. Вот их с остервенением драила ежедневно.

Лет пять назад с удовольствием занялась орхидеями – развела целый сад, всех сортов и цветов! Это вам не банальные кактусы, герани или щучьи хвосты.

То, что Женя неожиданно стала писать книги, было шоком для всей семьи и знакомых – еще бы! И известность к ней пришла довольно быстро. Женя отчетливо понимала, что у нее счастливая писательская судьба. Но не возгордилась, нос не задрала. Просто приняла это как некий подарок небес.

Да, ей страшно, необъятно повезло! Но, лишенная по природе тщеславия, Женя спокойно относилась и к своей популярности, и к уже приличным заработкам, и ко всем прочим атрибутам публичной жизни – журналистам, телевидению, радиоэфирам и автограф-сессиям. Это было составляющими ее профессии.