Опираясь на античную традицию, осмысляя увиденное в духе античных стереотипов, хронист ссылается на Юлия Солина, у которого, по его словам, можно почерпнуть такую же информацию.[712] Увиденное на мусульманском Востоке, говорит писатель, — не менее «дивно и удивительно, чем то, что видел Александр в Индии».[713] Таким образом, новый опыт у Фульхерия Шартрского вписывается в систему традиционного знания. При этом рассказанные им mirabilia он стремится вписать в теологическую традицию: для него все это многообразие природы — «великие чудеса Бога» (tanta Dei magnalia).[714] Позже, в XIII в., такие же описания мы найдем в «Иерусалимской истории» епископа Жака Витрийского, который расскажет о диковинных растениях Палестины,[715] о монстрах и экзотических животных,[716] о различных змеях и драконах[717] — саламандрах, василисках, амфисбенах и пр. Пассажи хроники, посвященные mirabilia Orienti, характерным для Ближнего Востока, не исчерпываются рассказами о монстрах.

Другой распространенный в этнографическом описании топос — земной рай. Это весьма характерный топос рассказов о Другом. В эпоху крестовых походов Эдем искали на Ближнем Востоке. Описания хронистов вписываются в длительно существовавшую в христианской Европе традицию. Средневековые писатели отсылают к библейским топосам подобно тому, как они отсылали к античной традиции, описывая фауну Востока. В Библии упоминается земной рай — это конкретное место, описанное в Ветхом Завете, которое средневековье в соответствии с традицией локализовало на востоке (Быт. II, 8: «И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке…»). Считалось, что он либо существует там до сих пор, либо исчез во времена Великого Потопа. В божественное намерение входило и то, чтобы после грехопадения людям невозможно было проникнуть в земной рай. Средневековые люди полагали, что там до сих пор обитают праведники, взятые живыми на небеса, — Енох и Илия. В Книге Бытия (2, 10–15) дается конкретное описание Эдема — там много воды, первоисточник, из которого текут четыре реки — Геон, Фисон, Тигр и Евфрат, много драгоценных камней — золото, оникс и т. д. Там находятся также два дерева — древо знания и древо жизни и пр. В библейских источниках упоминались некоторые топосы, которые средневековые авторы пытались обнаружить в действительности. Потому для средневекового образа мышления характерно не только поиск стереотипов в действительности и соотнесение всего с традицией, но и поиск реалий в традиции. Неслучайно и хронисты крестовых походов пытались отыскать земной рай на Ближнем Востоке. Это важный топос чудесного, связанный с восприятием мусульманского Востока. Об Эдеме, увиденном им на Востоке, сообщает хронист Фульхерий Шартрский: «Можно раз увидеть, но никогда не увидеть вновь, как эта река Геон, которая, как говорят, вместе с тремя другими выходит из Рая, видимо, вновь возвращается, и с восточной стороны от нее находится Красное море, а с западной, куда она впадает, наше море…».[718]

В другом пассаже своей хроники он рассказывает о Красном и Средиземном морях, по берегам которых располагаются разные страны — Нумидия, Эфиопия, Египет, а вокруг протекает райская река — Нил.[719] Такие сообщения являются обычным топосом латинской хронографии и отсылают к известной в Средневековье традиции. Рассказы о mirabilia Orienti и о земном рае — важный нарративный элемент хроник крестовых походов.

Образ Другого всегда связан с рассказами о чудесах, и это в полной мере касается христианских представлений о мусульманах.[720] Далекие от того, чтобы представить все эти сообщения как легендарные, хронисты, напротив, стремятся придать им вид подлинности. Средневековые писатели не склонны воспринять реальность Другого на основе непосредственных наблюдений. Они говорят о своем опыте очевидцев, описывают то, что они якобы увидели, и при этом заставляют читателя увидеть то, что им обоим — адресату и адресанту, давно известно, хорошо знакомо. Смысл описания состоит в том, чтобы предоставить читателю возможность видеть и узнать. Баснословные рассказы, цель которых вызвать удивление и развлечь читателя, подставляются на место реальности. Таким изображается в хрониках мусульманский Восток и так создается эффект инаковости.

Восприятие мусульманского Востока как мира чудес связано еще и с представлениями о Востоке как мире знания. Хронисты часто рассказывают об интеллектуальных качествах сарацин. Некоторые из этих качеств рассматриваются как присущие мусульманам и составляющие часть их идентичности, другие отсутствуют у них, и это отсутствие подчеркивается в негативной манере. Все, что сообщается о действиях и высказываниях мусульман, отсылает к определенной символической традиции, знакомой автору и его читателю, адресату и адресанту. Важнейшим элементом этой символической традиции, как уже говорилось, был старофранцузский героический эпос.

Интеллектуальный портрет мусульман имеет много граней. В хрониках Первого крестового похода мусульмане изображаются прежде всего магами и чародеями, занимающимися астрологией, магией и предсказывающими будущее по звездам. Так, мать атабека Мосула Кербоги представляется искушенной в астрологии и магии старой мудрой колдуньей, погруженной в чтение языческих фолиантов, на основании которых она предсказывает поражение мусульман и их порабощение христианами. Все ее речи окрашены языческим фатализмом, она вещает в духе античных язычников, наподобие Сивиллы. В хрониках приводятся бесчисленные воображаемые диалоги между Кербогой и его матерью. Введение этих диалогов и прямой речи в ткань повествования — элемент нарративной стратегии хронистов, цель которых — придать своим рассказам ореол подлинности. В ряде хроник — Гвиберта Ножанского, Анонима, Тудебода, Роберта Монаха и др. — мать Кербоги сообщает, что в языческих писаниях и священных книгах еще сто лет назад был предвосхищен и приход крестоносцев, и покорение ими мусульман, и основание новых христианских государств. «Сын дражайший, — обращаясь к Кербоге, говорит вещая старуха в хронике Анонима, — вот уже более ста лет тому назад в рукописях и сочинениях языческих было обнаружено, что народ христианский… над нами одержит победу и воцарится над язычниками, и народ наш им покорится…».[721] Единственное, чего не знает прорицательница, — «каким образом и через сколь долгое время это свершится».[722] В священных книгах сарацин, по словам Гвиберта Ножанского, содержится не только предсказание о приходе крестоносцев и завоевании ими подвластных мусульманам территориях, но и о том, что впоследствии христиане будут изгнаны из Палестины. Так, мать Кербоги заявляет: «Однако эти небесные явления дали нам ясное подтверждение того, что те же самые люди, которые по воле небес одержат победу над нашим народом и выдворят нас с нашей родины, будут в конце концов нами побеждены и по правилам войны выдворены из стран, которые они у нас захватили».[723] Свои пророчества прорицательница сверяет с наблюдениями магов и астрологов, которых призывает на помощь. Мать Кербоги удостоверилась в правильности этих предсказаний, изучив расположение семи планет и двенадцати знаков зодиака. Кроме того, наблюдения над небесными светилами были согласованы с гаданиями по внутренностям животных. В изображении средневековых писателей сарацины, подобно древним халдеям, занимаются прорицаниями такого рода.[724] Гвиберт Ножанский говорит о существовании целой языческой «секты», посвящающей свое время занятиям астрологией и магией: они регулярно собираются на свои собрания и «созывают старых оракулов» своей секты, на собраниях они читают отрывки из священных книг и обсуждают свои наблюдения над движением небесных светил.[725] Хронисты показывают, что гаданиями и прорицаниями, астрологией и магией занимаются не только отдельные представители мусульманской элиты, но и вообще многие сарацины. Примечательный рассказ находим в хронике Гвиберта Ножанского. Он познакомился с каким-то старым «язычником» (paganus), у которого гостил и вел с ним длительные беседы. Тот поведал ему, что он и его собратья по вере занимаются предсказаниями и гадают по звездам. При этом он также подтверждает прорицания матери Кербоги. «Мы наблюдали, — говорит он, — некие знаки в движении звезд, которые предвещали приход христианского войска».[726] В хрониках Первого крестового похода сарацины изображаются приверженцами астрологического фатализма. По их представлениям, звезды определяют участь людей, и иноверцы гадают по небесным светилам с целью узнать будущее. Соответствовал ли такой их образ действительности?