В Кэнби мы попрощались с капитаном Рошером и сошли на берег. Этот город вырос возле места слияния двух рек: бурной Истер и более спокойной Тефы. Широкая, глубокая и быстрая Соудана являлась главным торговым путем, а также по ней проходила граница с Поющими землями. Она доставит нас в Старый Тарес и дальше, уже без нас, отправится к Внутреннему морю. На побережье ее встретит город Жерло, в прошлом основной гернийский порт. Он перешел в руки обитателей Поющих земель в конце войны, и до сих пор многие жители моей страны считали это огромной потерей.

Едва ступив на берег, я был потрясен количеством людей на улицах, и потому, словно испуганный щенок, я старался не отставать от отца. Мужчины и женщины в модной городской одежде спешили по своим делам, разнообразные экипажи прокладывали себе путь среди толп народа. На меня произвело впечатление то, как отец уверенно подошел к кассе, договорился насчет наших билетов на пассажирский корабль и доставки багажа и снял на ночь комнату в гостинице. Мне было не по себе оттого, что меня без конца толкали какие-то незнакомцы, от необходимости сидеть за столом в большой таверне, заполненной громко переговаривающимися людьми. В заведении играла музыка, а официанты в черных фартуках сновали между столиками с таким важным и величественным видом, что я чувствовал себя деревенщиной, которому здесь не место. Словно кто-то самый главный совершил ошибку и это я должен обслуживать их. Я испытал облегчение, когда мы ушли в нашу комнату, и огромную радость, когда на следующее утро сели на корабль.

Наконец наши лошади и багаж были погружены на огромное судно, и я заверил отца, что полностью оправился после болезни. Пассажирский корабль мчался по реке значительно быстрее неспешной и неповоротливой баржи, подгоняемый ветром, который наполнял громадные паруса. Лошадям совсем не нравилась скорость и непривычные звуки, как, впрочем, и мне, особенно когда приходило время спать. Но днем я не обращал на эти неудобства внимания, потому что вокруг было слишком много всего интересного.

Наша каюта оказалась значительно роскошнее, чем та, которую нам предоставили на маленькой барже. Точнее, каюты, потому что у каждого из нас была своя — с железными кроватями, привинченными к полу, и свободным пространством для вещей. В столовой стояли столики, накрытые белыми скатертями, со сверкающими серебряными приборами, имелась комната для игры в карты и кости и компания приятных спутников. Мой отец выбрал корабль, капитан которого славился смелостью и умением быстро преодолевать любые расстояния.

Команды всех судов, ходящих по Соудане, соревновались друг с другом и гордились своим умением за максимально короткое время привести корабль в порт назначения. День за днем я наслаждался изумительными пейзажами, открывавшимися с палубы. Еда была изысканной, а по вечерам нас ожидало какое-нибудь развлечение — играл струнный оркестр, выступали певцы или нам предлагали посмотреть спектакль. Отец вел себя дружелюбно и открыто и вскоре познакомился почти со всеми двадцатью пассажирами на борту. Я старался следовать его примеру, но он посоветовал мне больше слушать, чем говорить, и оказалось, что такое мое поведение очень нравится дамам. За все время возникла только одна не слишком приятная ситуация. Молодая леди представила меня своей подруге. Услышав имя Бурвиль, та вздрогнула и взволнованно спросила:

— Надеюсь, вы не родственник Эпини Бурвиль?

Я ответил, что одна из моих юных кузин носит это имя, но я плохо ее знаю. Женщина рассмеялась и сказала своей подруге:

— Представляешь, каково это — быть кузеном Эпини!

— Садиа! — смущенно воскликнула моя знакомая. — Веди себя прилично! Родственников не выбирают, и я бы, например, совсем не хотела представлять тебя как свою кузину!

Услышав эту отповедь, другая леди перестала улыбаться, и на ее лице появилось холодное выражение, несмотря на мои заверения, что она меня ни капли не обидела. Однако по большей части мое общение с пассажирами корабля протекало исключительно приятно, было весьма интересным и познавательным, к чему и стремился отец.

Мы неуклонно продвигались на запад, и день ото дня земли становились все более обжитыми. Вскоре мой взгляд устал от вида бесчисленных процветающих ферм, выстроившихся вдоль берега, и городов, очень похожих друг на друга своими большими размерами и многолюдством. Нам то и дело попадались скопления рыбаков, сидящих в маленьких лодочках, — одни ставили сети, другие ловили рыбу удочками. Наш капитан, твердо вознамерившийся не терять времени попусту, нередко направлял корабль прямо на них, и я с замиранием сердца следил, как утлые суденышки спешно убираются прочь с нашего пути.

Юные барышни, наблюдавшие за происходящим с верхней палубы, часто в испуге вскрикивали, а затем весело смеялись, когда лодочки оказывались в безопасности. В последние два дня пути я смотрел на берег со всевозрастающим беспокойством: моему взгляду представала бесконечная череда городов и промышленных мануфактур. По ночам желтые огни домов освещали реку, а днем дым из труб, словно легкий туман, поднимался в небо. Я испытал странное чувство, представив, что все эти люди живут так близко друг от друга, — изумление, окрашенное примесью страха. Скоро мне самому придется вести такую жизнь, на протяжении целых четырех лет не знать ни минуты покоя и не иметь возможности хотя бы ненадолго уединиться. Такая перспектива меня не слишком вдохновляла, и радостное предвкушение нового приключения несколько потускнело от мрачного предчувствия.

Я вспомнил слова капитана баржи о том, что в Старом Таресе будет пахнуть значительно хуже, чем даже от лесных костров. Когда я спросил об этом отца, он пожал плечами.

— В нашей столице жгут много угля, и ее построили много поколений назад. Она пахнет, как любой другой старинный город. Капитан Рошер наверняка не покидал реку лет двадцать. Он не чувствует запаха, исходящего от его баржи и членов команды, но с удовольствием сообщает тебе, что в большом городе воняет. Все дело в привычке, Невар, а человек может привыкнуть почти ко всему.

Слова отца лишь усилили мою тревогу, и от него, похоже, это не укрылось. Он стоял рядом со мной около перил, а я с мрачным видом разглядывал почерневшие от дыма дома. Они стояли так плотно друг к другу, что я нигде не видел открытой земли. Каменные здания выстроились вдоль реки, глядя всеми своими окнами на покрывавшую берег отвратительную грязь. Мы видели огромное количество вонючих стоков, откуда в реку стекали смердящие отходы. Несмотря на это, оборванные мальчишки ловили рыбу, резвились в воде или просто бесцельно бродили вдоль берега. Обрывки гниющих растений устилали прибрежную гальку. За приземистыми зданиями складов и фабрик начинались бесконечные ряды крыш с дымящими трубами. Мрачное, отвратительное зрелище, гораздо более пугающее, чем высохшие под солнцем равнины.

Ароматный дым из трубки моего отца немного заглушал неприятные запахи, висящие над рекой. Через некоторое время он выбил трубку и проговорил:

— Ты же знаешь, я никогда не учился в Академии.

— Я знаю, что ее еще не существовало, когда тебе было столько лет, сколько мне сейчас. И ты сделал очень много для ее создания.