– Поскольку проблема укладки и макияжа передо мной не стоит, а соленую рыбу я не ем, то спокойно отношусь к ранним гостям. Проходите, пожалуйста, в гостиную.

Минут пять у нас ушло на светские разговоры: чай-кофе и так далее. Наконец я решила приступить к основной теме беседы.

– Сергей Владимирович, у нас есть вопросы к вашей матери.

– Хорошо, – кивнул Бурков, – задавайте.

– Ларисы Алексеевны в комнате нет, – улыбнулась я.

– Верно, – согласился сын.

– Хочется поговорить с госпожой Шляпиной лично, – подключился к разговору Макс.

– Мать не будет с вами общаться, – отрезал сын.

– Наши вопросы связаны с одним происшествием, – продолжал супруг. – Некоторое время назад Лариса Алексеевна, находясь в ресторане, налетела на молодую женщину, обвинила ее в смерти своего супруга Евгения Шляпина.

Сергей встал.

– Пойдемте!

– Куда? – на всякий случай уточнила я.

– К моей матери, – ответил Бурков.

Мы двинулись по коридору, миновали холл, снова попали в узкий коридор, и я поняла: апартаменты состоят из двух квартир, они огромны. В конце концов мы добрались до последней двери, и Сергей распахнул ее. Из моей груди вырвалось:

– Ох!

Посреди помещения громоздилась кровать, на ней лежала женщина, к которой со всех сторон тянулись разнокалиберные трубки и провода. Неподалеку от изголовья стоял аппарат, на его дисплее прыгали разные линии.

– У вашей мамы инсульт? – тихо спросил Макс.

Бурков подошел к больной и взял ее за руку.

– Нет. Никто из докторов, а я привозил к матери светил со всего света, не смог вывести ее из комы. Сознания она лишилась на следующий день после происшествия в ресторане, о котором вы вспомнили. Я вам подробности сообщу, когда в гостиную вернемся. Лариса Алексеевна в тот день сильно разнервничалась – она узнала в некой молодой женщине девочку, из-за которой погиб Евгений Олегович.

– Наталью Якименко? – уточнил Макс.

– Да, – поморщился Бурков. – Утром мать не проснулась, впала в кому. Я хорошо знаю, что выход из состояния между жизнью и смертью сложный процесс, он может длиться не один день. И происходит это не так, как показывают в кино. Двадцать годков человек лежал овощем, потом глаза открыл и забегал по больнице? Как бы не так! Увы, реабилитация может занять тоже два десятилетия.

Сергей поманил нас рукой.

– Пойдемте в гостиную. Я все расскажу.

Мы уселись, и Бурков начал.

– Мне было шесть лет, когда умер мой родной отец. Не могу сказать, что очень переживал, мама-то соврала, что папа уехал в командировку. Он постоянно мотался по стране – был крупным хирургом и консультировал или оперировал в разных городах. Я как-то привык к его отсутствию. И в материальном плане у нас ничего не изменилось, мать ведь прекрасно зарабатывала. У меня была няня, потом репетиторы. Учился я хорошо, но мать считала, что в школе дают поверхностные знания, поэтому наняла преподавателей. Когда мне исполнилось двенадцать, она вышла замуж за Евгения, и вот тот стал мне настоящим отцом. Брак матери вызвал волну негодования среди ее родных, подруг и знакомых. Буквально все в один голос твердили: «Лара, у тебя собственное дело, деньги, роскошная квартира, дача, а парень нищий, ни кола ни двора, поэт-неудачник, работающий учителем в муниципальной школе. И сей фрукт тебя намного моложе, к тому же смазлив. Лариса, ты сажаешь себе на шею альфонса. Жиголо оберет тебя и смоется. Если уж очень хочешь спать с ним, то флаг тебе в руки, но зачем расписываться?»

Сергей встал и начал ходить по гостиной.

– Мама была очень сильной женщиной, просто стальной. Она в конце восьмидесятых, как только появилась возможность, продала свою квартиру, переехала жить в съемную, на вырученные деньги основала медцентр и преуспела. Сейчас делами занимаюсь я, у клиники двадцать восемь филиалов в разных городах России и ближнего зарубежья. Крохотное первое заведение, всего четыре кабинета, превратилось в разветвленную сеть. А ведь когда мать начинала бизнес, те же приятельницы хватались за голову, говорили: «Дорогая! Ты решила лишиться своих квадратных метров? С ума сошла! Рискуешь ведь стать бомжихой. Имей в виду, мы тебе тогда помочь не сможем». Но мама поступила по-своему, создала клинику. А потом, когда дела пошли в гору, ссужала тех, кто предрекал ей крах, деньгами. Кстати, долги ей почему-то никогда не отдавали. Но в случае с Евгением она поступила иначе – заявила тем, кто лил грязь на жениха: «До свиданья. Более не желаю с вами общаться». И опять вытянула выигрышный билет.

Бурков подошел к окну и стал смотреть на улицу.

– Женя очень любил детей, умел с ними общаться, посвящал ученикам и мне массу своего времени. Стихи он писал по ночам. Мама договорилась в каком-то издательстве, и там выпустили за ее счет сборник. Годы жизни с Женей я вспоминаю как самые счастливые, Шляпин был замечательным отцом. Когда мне предстояло получить паспорт, я сказал ему: «Возьму твою фамилию и отчество Евгеньевич». Он ответил: «Не совсем верное решение. У тебя был отец по крови, не стоит его обижать». Евгений был воцерковлен, приобщил к вере маму, по воскресеньям вся наша семья всегда ходила в храм. Я думал, так продлится вечно.

Сергей повернулся к нам.

– Был лишь один негативный момент – мать бешено ревновала мужа. Умная, умеющая себя вести, успешная бизнесвумен, очень богатая дама, создавшая состояние исключительно за счет собственного ума, трудолюбия и нечеловеческой работоспособности, превращалась в тринадцатилетнего вздорного подростка, если ей казалось, что кто-то кокетливо смотрит на ее супруга.

Бурков сел в кресло.

– Евгению она скандалов никогда не закатывала, а вот с «разлучницами» разбиралась жестко, могла даже руки распустить, подраться. Женя ей всегда говорил: «Ирисочка, я тебя люблю. Для меня никто другой не существует». Это он супругу так звал: Лариска – Ириска, Ларисонька – Ирисонька… Моя мать начинала плакать: «Я просто не управляю собой, когда вижу рядом с тобой какую-то бабу. Сразу думаю: «Зачем я ему? Старая, некрасивая, толстая. Вон та, что попу перед Женей сейчас оттопыривает, хороша собой, молода…» И немедленно с катушек слетаю». Муж смеялся: «Ирисонька, курага очень полезна для сердца и к тому же слаще зеленого абрикоса». И тут же вытаскивал какой-нибудь подарок. Как-то раз Женя преподнес маме плюшевую кошку. Та очень ей по душе пришлась, и муж стал дарить ей мурок всех видов. Постепенно у мамы составилась коллекция: стеклянные, керамические, деревянные, пластмассовые фигурки. Потом на Новый год он вручил маме корзинку, а в ней лежал… котенок. Живой.

Сергей улыбнулся.

– Мама медик, к животным в доме она всегда относилась отрицательно, говорила: «У них глисты». Поэтому у нас никогда не жили ни хомячки, ни собаки. Но кошка Луиза стала для нее близким существом – спала в хозяйской постели, мать с кисой обнималась, целовалась, о кишечных паразитах не вспоминала. Из-за ревности жены Евгению приходилось часто менять места работы, однако он не роптал, просто нанимался в очередную школу. Хороших словесников мало, а уж мужчина в школе и вовсе редкий экземпляр, так что проблем с трудоустройством не возникало. Год Шляпин преподавал в заведении, где учился я. Все девочки, от малышек до выпускниц, были в него влюблены, носили ему подарочки, сделанные собственными руками, конфеты, книги. Учительницы от учениц не отставали, изощрялись в кулинарии, таскали из дома пирожки, котлеты, торты и угощали Евгения. А тот мило улыбался, у детей брал только книги и относил их в местную библиотеку. Через год в учительскую ворвалась пунцовая от гнева мама, разбила зеркало, обозвала педагогов шлюхами…