На следующий день царь снова вызвал Совина для составления ответа королеве. Сцепив руки за спиной, прошёлся взад-вперёд, снова наливался яростью. После обычных титулов задумался, подыскивая хлёсткие слова. Наконец, нашёл:

«Думал я... — вкрадчиво начал царь, — что ты в своём королевстве сама государишься. А нынче вижу, что мимо тебя торговые мужики Англией правят. А ты при них состоишь аки ...пошлая девка!»

Совин побледнел:

— Надо ль так, государь. Королева, чать, — пробормотал он. — Нам с ней ещё дела делать.

— Что?! Споришь! — взревел царь. — Курву аглицкую защищаешь! Она меня на весь свет опозорила. Молчи и слушай. А ты пиши далее...

«Ну а коли ты так, то и мы свои дела отставим на сторону, а все наши торговые грамоты, которые давали о торговых делах ноне не в грамоты».

Это был разрыв. Англия враз лишилась всего, что имела в России. Худому миру царь предпочёл добрую ссору. Малюта перемигнулся с Грязным. Помимо всего прочего это означало, что царь женится на своей.

8.

К осени царь заболел. Две недели лежал пластом. После болезни сильно переменился. Стал тих и пришиблен. Снова рядился игуменом, много читал, писал примирительные письма европейским государям. С новой силой возлюбил музыку, сам сочинил псалом Михаилу-архангелу. Архангела сего, несущего в руце серп кровавой жатвы Божьего воздаяния, царь в последнее время отмечал особо, старался умилостивить.

Неожиданно для Малюты царь помирился с наследником. Почасту беседовал с ним перед сном, опять приставил к делам. Встревоженный Скуратов затянул старую песню: доколе тебе вдовствовать, батюшка-царь, худо лебедю без лебёдки, невместно государю без государыни. При всяком случае разжигал ревность к сыну. Шептал: ужо сынок раньше тебя женится, своим наследником обзаведётся, а там и сам государиться захочет.

Ещё и потому торопился Малюта, что кроме как на русской жениться царю в те поры было не на ком. С англичанкой рассорился, с поляками разодрался, со шведами, датчанами опять же в ссоре. Осталось только на своей природной. И снова, в который раз посетовал, эх, дурья башка, поторопился своих девок выдать, мог бы породниться…

Нежданно-негаданно появился у Малюты новый союзник. После гибели Лензея стали искать царю за границей другого лекаря. Нашли в Англии некоего Элизиуса Бомелия, родом из Вестфалии. В Кембридже немец добросовестно изучал медицину, но по-настоящему притягивал его мир тёмный, загадочный, тайны небесные и людские. Астрономии он предпочитал астрологию, химии — алхимию. В Лондоне думал удивить англичан искусством врачевания и астрологии, но оказался под судом по обвинению в колдовстве. Сидючи в Тауэре составлял Бомелий на имя лорда-канцлера мрачные предсказания о грядущих бедах для Англии, которые один лишь он может предотвратить. Однако циничный канцлер предсказаниям не верил, а самого астролога предпочёл держать в тюрьме. Там бы, вероятно, и кончилась карьера Бомелия, если бы не русский посланник Совин, которому было поручено добыть для царя нового лекаря. Английские врачи, наслышась о московских нравах, ехать в Россию не желали, тут и подстатился Бомелий, который готов был хоть к чёрту в зубы, лишь бы покинуть мрачный Тауэр.

Приехал новый лекарь в Москву накануне казней на Поганой луже. Первым спознался с ним Малюта. Потолковав с Бомелием, рубанул напрямик: хочешь жить — будешь делать то, что я скажу. А иначе нашим попам отдам, они не то что английские, валандаться не будут. За волховании и чернокнижие мигом в срубе спалят. У нас с этим строго.

Потрясённый увиденными казнями, магик смиренно согласился и уже на следующий день был представлен царю. Будучи неплохим врачом сумел облегчить его страдания, и был щедро награждён. К собственному удивлению обрёл Бомелий в русском царе родственную душу — государь тоже был мистиком. С этого и началось восхождение вестфальца.

Однако приватные беседы царя с Бомелеем о небесных светилах не на шутку встревожили Малюту и он, недолго думая, нагрянул на дом к немцу. Испуганный вестфалец изобразил радушие, повёл показывать лабораторию. Колбы-реторты и прочие циркули-пыркули Малюту не заинтересовали, в науку он не верил, книг отродясь не читал, но когда немец обмолвился, что может изготовить любой яд — оживился. Стал расспрашивать и про астрологию, а когда понял, что сию науку можно тоже пристроить к делу, оживился ещё больше. Втолковал немцу, что должны по его разумению рассказывать царю небесные светила. Магик было возмутился, но Малюта молча положил на край стола перстень с огромным изумрудом, и Бомелий обещал сегодня же побеседовать со звёздами по всем интересующим Григория Лукьяновича вопросам.

С того дня небесные светила слились в удивительном хоре, регентом в котором был Малюта. Планета Венера была исключительна благоприятна для вступления в брак. Планета Юпитер, которая покровительствует августейшим особам, предостерегала царя о коварных замыслах неких единокровных особ. Воинственный Марс обещал новые испытания, которые можно преодолеть, опираясь на преданных слуг. И все планеты вместе предрекали августейшим особам в ближайшее время исключительное чадородие. Противиться такому единодушию небесных светил царь не решился и в сентябре объявил о своём намерении вступить в новый брак.

Бирючи во всех градах стали выкликать царёв указ. Царь хочет жениться, а для того всем семействам, где имелись девки на выданьи полагалось представить их для смотрин назначенным для сего государевым слугам. Во все концы страны выехали государевы люди с наказом отобрать две тысячи здоровых девиц. Малюта отставил розыск, отошёл от заплечных дел и, оттерев дворецкого Салтыкова, сам вознамерился искать царю достойную невесту.

Глава восемнадцатая

ГОСУДАРЕВА НЕВЕСТА

1.

После бегства из Великого Новгорода Собакины всю зиму отсиживалось у нижегородской родни. Глава семейства Василий испереживался так, что спать не мог. Ловил всякую весточку из Новгорода. Вести меж тем докатывались страшные, говорили будто разорён город и чуть не всё население побито. Собакин не знал: радоваться ли тому, что уцелел (спасибо Малюте!) или горевать об оставленной усадьбе. Весной объявился на ярмарке новгородский купчик. Василий кинулся с расспросами, но тот молчал как глухонемой. Пришлось зазвать к себе, напоить допьяна, прежде чем разговорил. Рассказывал купчик такие страсти, что сам зашёлся слезьми.

— А про мой дом не ведаешь? — допытывался Собакин. — Тот, что на Ильине улице возле вала?

Купчик только головой тряс.

... Едва сошёл на Волге лёд, с первой баркой Собакины двинулись восвояси. В Твери видели сожжённые усадьбы и монастыри, но город был цел. От Твери ехали на перекладных. Чем ближе