«Каракозов – темная лошадка, – сказал Гулькин, разглядывая фоторобот и восхищаясь работой художника-монтажера, – и никто толком не знает, чем он занимается. Он вроде нашего Караваева: прикрывается разной мелочью, старинными бюро, патефонами, подсвечниками, монетами, а на самом деле, вероятнее всего, выступает в роли посредника между русским продавцом и европейским покупателем. Во всяком случае, я слышал это неоднократно от своих московских знакомых. И если он заинтересовался Караваевым, значит, и тот, в свою очередь, искал Каракозова в Москве. Наводил справки. Возможно, у Караваева имелся товар. Но это было давно, и чем закончились переговоры, никто не знает».

А вот официант знал! Он лично видел выражение лица Караваева в тот момент, когда они о чем-то договорились, и Каракозов (которого официант, кстати говоря, позже тоже опознал по настоящей фотографии, раздобытой уже лично Гулькиным) пожимал руку счастливому Караваеву.

Логинов связался с московскими коллегами с просьбой выяснить, с кем из иностранцев в последнее время работал Каракозов, тем более что не так давно этот «коллекционер» засветился в одном деле, связанном с покупкой краденых картин Ренуара. Возможно, Интерпол поможет впоследствии выйти на человека, который приобрел у Каракозова товар, в свою очередь, купленный Каракозовым у Караваева несколько месяцев тому назад.

…Звонок прервал размышления Игоря, он нехотя встал и пошел открывать. Увидев Наташу, счастливо вздохнул. Она была во всем лиловом, на голове – шелковый фиолетовый тюрбан, глаза сияют, белозубая улыбка освещает румяное тонкое лицо.

– Я улетаю. Через два часа самолет, мне уже надо быть в аэропорту, но я не могла не заехать к тебе. Буду скучать, думать о тебе, звонить, если разрешишь.

– А может, останешься?

– Я лечу в Эмираты. Точное место пока неизвестно. Если не вернусь – не поминай лихом, – глаза ее повлажнели, но улыбка так и не сходила с ее лица, словно приклеилась к нему. Она нервничала, и эта нервозность передалась. Он мог бы схватить ее за руку, притянуть к себе, обнять и не выпускать до тех пор, пока самолет не взлетит… Но он не сделал этого, не посмел. Логинов не был способен насильно удерживать человека только лишь потому, что он так хотел. Если бы она сама пожелала остаться – вот тогда все было бы иначе, и тогда ее не уговорили бы лететь в Эмираты, разгадывать код событий из жизни ее очередного состоятельного клиента.

– Я буду переживать, волноваться… – сказал он, чувствуя свое бессилие перед предстоящими событиями, перед их разлукой. – Это опасно?

– Не опаснее, чем поехать в Рязань, – ответила она уклончиво.

– И как всегда – ни адреса клиента, ни номера его телефона.

– Ни-че-го!

– А тебе не страшно?

– Это моя жизнь.

Он обнял ее и поцеловал. Она в который уже раз ускользала от него.

– Все, пока. Я позвоню. – И уже в дверях она добавила: – Подумай, зачем ей это было надо?..

И ушла.

Она ревновала его к брату. Так хотелось позвонить Томке и выговориться, излить душу! Уж она бы в красках рассказала Томке о том, как Денис часами может разговаривать со своим братом – ни о чем. И знает ведь, что Алиса ждет его в постели, такая чистая, в новом белье, и спать ей давно хочется, да и вообще, неприятно так долго ждать, мысли всякие в голову лезут… Как будто брат для него важнее, чем она, Алиса! Зачем же тогда клясться в любви, говорить, что она для него – все?

Но Томке она так и не позвонила, не захотела портить картинку, пусть Томка будет уверена, что у нее, у Алисы, все в полном порядке. Что она теперь сыта, одета, как кукла, и у нее есть богатый любовник, который в скором времени может предложить ей стать его женой. А еще у них имеются планы, и грандиозные. Он обещал показать ей весь мир!

Алисе хотелось понять его, его любовь к брату, но ничего не получалось. Как только раздавался звонок, причем приблизительно в одно и то же время, около девяти вечера, и Денис, что бы он ни делал и где бы ни находился, неизменно все бросал, устраивался поудобнее в кресле и не спеша, смакуя каждое слово, беседовал с братом. Невольно Алисе иногда удавалось услышать, о чем они говорили, и каждый раз она была потрясена, когда оказывалось, что – ни о чем. Так, пустой треп! Мол, где-то произошло землетрясение, и люди остались без крова; какая-то женщина родила шестерых близнецов, а где-то бык ранил несколько человек во время фиесты, все равно что «с миру по нитке», как в известной информационной передаче! Братья просто обменивались впечатлениями, не спеша, наслаждаясь невидимым обществом друг друга, так, словно они сидят дома вдвоем, хотя и у Василия наверняка тоже была жена или любовница.

– Денис, как можно часами трепаться ни о чем? – спрашивала Алиса каждый раз, раздражаясь и злясь на него за такое неуважительное отношение к себе. – Ты же сам выкупал меня, уложил в постель и сказал, что сейчас придешь! Я за то время, что ты болтал с братом, сто раз уснула и проснулась, посмотрела фильм, полистала журнал, разве что лицо кремом не намазала, знаю, что ты этого не любишь…

– Ты моя киска, – говорил он, легонько пощипывая ее за щеку. – Вот и хорошо, что ты выспалась. А с братом я как говорил, так и буду говорить, он же мой брат!

И в голосе его при этом звучала сдерживаемая злость.

Она сама не поняла, как оказалась в постели Караваева. Столкнулись однажды на лестнице, и он пригласил ее на чашку чая. Вот так, запросто. Сначала они несколько вечеров подряд просто разговаривали, пили чай, потом – вино, коньяк, разные ликеры, а потом у нее состоялся тяжелый разговор с Антониной, которая выговаривала Алисе за ее легкомыслие. «Я понимаю, – говорила она, – что Денис – богатый человек, завидный в общем-то жених, но разве тебе сейчас надо о замужестве думать? Мы же с тобой как договорились?»

Как Алиса не любила, когда Антонина разговаривала с ней подобным тоном, словно она была старухе что-то должна! Сама же предложила свою помощь, и что теперь – Алисе надо поставить крест на личной жизни? Ну и пусть она сделала аборт от Георгия! С кем не бывает? Она и Денису рассказала о Георгии все, как было. Не рассказала бы, конечно, если бы не выпила слишком много. Но ликер был такой сладкий, он так ударил ей в голову! Больше того, она Денису даже про «бархатный» аборт рассказала, причем беседовала с ним не как с мужчиной, а просто как с человеком, приятелем Антонины, соседом. И в постель к нему Алиса не собиралась! Понимала, насколько они разные, он – умный, образованный, интеллигентный и богатый, а она – так, не поймешь кто, «не пришей к ноге карман»…

Но все это случилось, и однажды она проснулась на его плече рано утром и от стыда не знала, куда спрятаться. Выскользнула из постели, набросила одежду – и убежала.

А потом это происходило все чаще и чаще, и тогда же начались разговоры о любви, о будущем, о детях, о путешествиях, о загородном доме.

…Алиса открыла дверь своим ключом (это завоевание доставило ей в свое время щенячью радость: как же! Денис доверил ей ключи от своей квартиры!!!), зашла на цыпочках, сбросила халатик и увидела свое отражение в большом, до полу, зеркале. Красное белье с кружевами, черные чулки, красная помада, спутанные блестящие волосы, томный взгляд… Через минуту он увидит ее, такую сексуальную, театрально всплеснет руками и, схватившись за сердце, начнет разыгрывать из себя умирающего от страсти любовника. Она ужасно любила эти минуты восторга, за которыми следовали любовные игры. По ее мнению, они раз за разом все больше приближали ее к законному браку.