— Напротив, — успокаивал его Маерс, — вам нужно утвердиться здесь в еще большей степени. Решением правительства США, на базе вашего заведения «Хромая утка», решено создать Институт Тьмы, с соответствующим финансированием и программой научных и военно-технических разработок. Вы становитесь во главе Института, а я назначаюсь его куратором со стороны Министерства обороны США и ряда научных центров.

— Не понимаю, — еще больше разволновался Джебраил Муслимович, — моя дискотека… Институт Тьмы… Вы куратор? В чем интерес Министерства обороны?

— Тьма — это оружие нового поколения, которое обесценивает ракетно-ядерные средства. С помощью Тьмы разрушают не просто города и военные базы, но саму эволюцию человечества от Тьмы к Свету. Сгустки Тьмы обращают эту эволюцию вспять, от Света к Тьме. От человека к животному. От животных к бактериям. От бактерий к минералам. От минералов и электромагнитных полей, лежащих в основе нашей Вселенной, к другой Вселенной, Вселенной «черных дыр», куда провалится Вселенная Света. Мы научимся добывать Тьму, и сгустки Тьмы станем использовать против наших врагов. И тогда на месте Ирана возникнет «черная дыра», на месте Китая — «черная дыра», быть может, на месте России — «черная дыра». И тем ослепительней будет выглядеть «земля обетованная», где останемся мы, «золотой миллиард» человечества. «Хромая утка» — прекрасное кодовое название для секретной фабрики Тьмы.

— Как же мы станем среди этих полоумных юнцов добывать Тьму? — Джебраил Муслимович приходил в себя, его лягушачье личико приобретало осмысленное выражение. Выпуклые, как черная смородина, глазки остро блестели.

— Мы будем предлагать вашей замечательной молодежи препарат — либо в виде таблеток, либо в виде сладкого курева, либо в виде напитка. Возбужденные танцами, молодые люди охотно станут употреблять препарат, который будет возносить их к самым границам Вселенной, где начинается область Тьмы и цветут черные цветы Зла. Танцоры, как пчелы, станут собирать с этих цветов черный нектар и возвращаться на Землю, неся в своих душах толику добытой Тьмы. Мы станем извлекать из них души, отбирать Тьму и накапливать ее в хранилищах. Ваша дискотека «Хромая утка» будет подобна атомному реактору, который нарабатывает боевой плутоний. Сгустки Тьмы — тотальное оружие в будущей войне. Полет к границам мироздания, пребывание на темной стороне Вселенной требуют сил и свежести, которых в избытке в вашей замечательной русской молодежи.

— Великолепно! — воскликнул Джебраил Муслимович, с восхищением, раболепно глядя на могущественного покровителя, который, понимая состояние Мамедова, молча позволял ему любоваться собой.

— Господа! — Из темного угла поднялся поэт Семен Добрынин, который все это время что-то писал на бумажке. Зачеркивал и снова писал. — Я слышал ваш разговор, господа. И он навеял мне стих. Слушайте! — Добрынин выставил на свет листочек бумаги, расставил ноги, воздел руку, как юный Пушкин, читающий Державину «Воспоминания в Царском Селе»:

Мы дети Тьмы, сыны чертополоха.

Я погасил последнюю свечу.

Мне нужен мрак, мне при лампаде плохо.

Передо мною бездна. Я лечу.

Маерс аплодировал:

— Вы, молодой человек, продолжаете традиции русского Серебряного века. Это русское чувство бездны, над которой человек гасит последнюю свечу. Дайте мне этот стих, я опубликую его в нашем новом корпоративном журнале «Дакесс». И вот вам сразу гонорар. — Маерс залез в карман и извлек двадцать тысяч рублей, тех самых, о которых умолял Добрынин Мамедова. — Мы будем сотрудничать, молодой человек. Нам нужны поэты Тьмы, русские Бодлеры, — он повернулся к Мамедову. — А теперь, уважаемый Джебраил Муслимович, проследуем в дискотеку, где проведем первый опыт извлечения Тьмы.

Тяжеловесный, грузный, в походных бутсах, в камуфляже морпеха, в разноцветных колодках, среди которых красовалась боевая награда «Пурпурное сердце», он проследовал в дискотеку. Там грохотал ударник и ревел «тяжелый металл». Мамедов, в халате, с болтавшейся медалью, в тапочках на босу ногу поспешил следом. А Добрынин, сжимая заветный гонорар, поспешил в пивной бар, где в кругу поэтов еще и еще раз читал свой сакральный стих.

Дискотека сотрясалась от грохота. Колонки казались орудиями, из которых вылетал металлический звук, подобный артиллерийским залпам. Полыхал огонь, содрогалась земля. Разноцветные лазеры секли пространство, казались пулеметными трассами, раскаленными иглами, которые впивались в людей, пронзали насквозь, ударялись о стены, рикошетом отлетали в толпу. Под потолком вращалась одноногая утка, усыпанная зеркальными ломтиками, и от нее рассыпались зайчики света, и казалось, что в танцевальном зале падает снег. Внезапно полыхала ослепительная плазма, в которой люди исчезали, как в атомной вспышке. Потом наступала тьма с грохотом преисподней. И снова начинали метаться лазеры, и были видны пульсирующие танцоры, гибкие спины, всплески рук. Другие, обнявшись, целовались, окруженные безумным хороводом. Третьи застыли, закрыв глаза, словно спали среди канонады, атомных взрывов, кромешного сражения, испепелявшего живую плоть.

За стойкой бара ловко колдовал бармен, наполняя рюмки разноцветными ликерами, золотым коньяком и водкой. Тут же, у стойки, сновали верткие торговцы, передавая в руки молодых людей и девушек пакетики с наркотическим зельем. Обладатели дурманных порошков удалялись в темный коридор, где как лампадки, вспыхивали зажигалки, озарялись бледные лица, ложечки над язычком огня, обнаженная рука с веной, проблеск шприца. Возвращались из коридора, одни в безумном возбуждении, прыгая в танце, совершая акробатические трюки. Другие, сонные и вялые, как водоросли, колыхались в темных потоках. У входа стояли могучие охранники в черной униформе, и среди них находился длинноволосый араб, на которого иногда налетала вспышка, и тогда его лицо казалось металлическим, и жестокие глаза отражали росчерки лазеров.

В эту грохочущую, рассекаемую лезвиями тьму с зеркальной одноногой уткой под потолком ступили Маерс и Мамедов. Маерс прошел к бару, сбросил тяжеловесные бутсы и поставил их на стойку. Рядом положил рацию. Стянул с запястья часы со множеством циферблатов и вмонтированной системой «джи-пи-эс». Босоногий, грузный, с капроновым военным ремнем, протиснулся в гущу танцующих. Развел руки в стороны и сделал внезапный поворот на голой пятке, освобождая вокруг себя пустое пространство. Стал страстно топтаться, мелко перебирая ступнями, вздрагивал торсом, запрокидывал голову, похожий на огромную птицу, исполняющую брачный танец. От него исходили жаркие волны, которые воздействовали на толпу, и танцоры стали повторять его движения. Юноши теснили своих подруг, обнимали сзади их бедра, бились животами о их ягодицы, а подруги вздрагивали, трепетали, не в силах уклониться от страстного натиска. Вся дискотека превратилась в токовище, где совокуплялись переполненные страстью нетерпеливые птицы.

Маерс подпрыгнул на одной ноге, вытянув другую вперед, и стал вращаться, рывками, поднимаясь и опускаясь на носке, ведя распахнутыми руками, раскручивая вокруг себя огненный вихрь, в котором лазерные лучи искривляли свои траектории, сливаясь в искристое колесо. И танцующие вовлекались в это круговое движение, неслись вокруг Маерса в неистовом хороводе. А он все убыстрял свои скачки, раскручивал безумную карусель, в которой мелькали отрешенные лица, плескались волосы, отражали цветные вспышки глаза, улыбались сладострастные губы.