нем учитель фехтования, однорукий Огрызок рассказывал. Главное для человека – звуки его имени. Когда он их слышит или произносит, его внимание рассеивается. Хочешь сбить с толку противника – окликни его по имени. Этот разбойник неплохо обучен».

– Я Сантьяго де Мена, – ответил Сантьяго, не спуская глаз с Барбароссы.

– Де Мена, говоришь? – слегка удивленно переспросил тот.

– Де Мена!

– Сантьяго, значит? – словно не расслышав, произнес главарь пиратов.

– Да, Сантьяго.

В это мгновение Барбаросса поднял меч и сделал молниеносный выпад, но молодой гранд, готовый к такому повороту дела, легко отразил его.

Барбаросса поднял меч вверх, словно салютуя.

– Мое почтение Навигацкому училищу Кадиса!

Сантьяго замер, ожидая дальнейшего. В том, что пират не оставит его в покое, он не сомневался. Но дальше схватки его мысль не шла, словно застопорившись на «здесь и сейчас». Он даже не хотел думать, что будет потом, в его нынешней вселенной будущего попросту не существовало.

Барбаросса вернул клинок в ножны, со щелчком ударив гарду о металлическое устье, и вытащил из-за пояса «скорпион». Сантьяго доводилось встречать такое оружие, его использовала конница Астурии, и Огрызок однажды показывал кадетам, как им работают, ловко вращая две подвески одной рукой. Единственное, что запомнилось от того урока: от «скорпиона» нужно уклоняться и, пока противник, увлеченный ударом, поднимает руку для нового замаха, атаковать самому.

Но Барбаросса словно читал его мысли, он не стал наносить удары «скорпионом», а принялся вращать его перед собой с такой скоростью, что увесистый шар, висевший на цепи, почти скрылся из виду. Не прерывая вращения, главарь пиратов стал медленно надвигаться на Сантьяго.

Недолго думая, тот сорвал левой рукой шлем с головы и бросил в лицо Барбароссе. Сверкающий круг пресекся, шлем со звоном отлетел в сторону, а Сантьяго, прыгнув вперед, вонзил меч в пространство, где только что находился пират. В следующее мгновение «скорпион» обвился вокруг меча и выдернул его из руки Сантьяго.

– Вот и все, – усмехнулся Барбаросса, – забава кончилась. Ты хороший солдат. И храбрый. Твое войско сражалось слабовато, в основном разбежалось и попряталось. Только ты бился честно. А честность заслуживает награды. Поэтому, – издевательски ощерился Барбаросса, – убивать тебя мы не станем. И в рабство не продадим. Просто бросим за борт, и плыви, дорогуша, куда пожелаешь. Хочешь в Африку или к родной Испании – выбор за тобой. До Испании, правда, несколько дальше. Ты плавать-то умеешь?

– Умею, – мрачно ответил Сантьяго.

– Ну вот, – осклабился Барбаросса, – твоя жизнь в твоих руках. Дуй к берегу.

Он запрокинул голову и засмеялся, показывая белые крепкие зубы. Вместе с главарем зареготали все пираты.

– К берегу? Вы смеетесь! До него же…

– А это, дружок, не моя забота, – прервал его Барбаросса. – За борт его, ребята!

Сантьяго крепко схватили сзади за плечи и потащили к планширу. Стоявшие на коленях уцелевшие моряки «Гвипуско» с немым отчаянием наблюдали за расправой. В тяжелой кирасе и в сковывающей движения одежде Сантьяго должен был камнем пойти на дно.

Его подтащили к планширу, безжалостные руки подняли в воздух, еще мгновение и…

– Стоп! – прогремел голос Барбароссы. – Сантьяго, говоришь, де Мена из Кадиса? – то ли переспросил, то ли повторил главарь пиратов. – А отца твоего как звать?

– Гранд Мигель Игнасио Идальго Мондарте Кристобаль де Мена, – твердо произнес Сантьяго.

Словно тучка наплыла на лицо Барбароссы, но он моментально взял себя в руки и оскалил в усмешке крепкие зубы.

– Ладно, сделаем еще одно послабление для честного бойца. Бросьте испанца в шлюпку!

За бортом «Гвипуско» была крепко принайтовлена шлюпка, родная сестра тех, на которых Сантьяго ходил в Навигацком училище. Пираты перерубили концы, скрепляющие ее с каравеллой, бесцеремонно швырнули внутрь испанца и спустили шлюпку на воду.

– Держи, – Барбаросса кинул ему мешок. – Тут хлеб, а в шлюпке должен быть бочонок с водой. Коли его нет – можешь пенять только на своего капитана. Удачи, гранд де Мена!

Как только шлюпка закачалась на волнах, Сантьяго споро взялся за дело. Ему тут все было знакомо: вытащив из-под передней банки парус, он поднял его, закрепил шкоты и сел к рулю. Ровный ветер, дувший от берега Африки, понес шлюпку в глубину моря, но Сантьяго было все равно, куда плыть, лишь бы поскорее скрылся из виду пиратский корабль. Барбаросса может в любое мгновение переменить свое решение, и тогда…

Впрочем, зачем беспокоиться о будущих бедах, пока парус туго прогнулся под ветром, шлюпка несется по морю, а расстояние от пиратской каракки с каждым мгновением растет. Сантьяго все еще не верил своей удаче: мало того что он спасся от неминуемой гибели или позорного рабства, но перед выходом из Кадиса помощник капитана при нем укладывал в шлюпку запас провианта на десятерых человек. Сантьяго собственными глазами видел, как под задней банкой крепили бочонок со свежей водой, а это означало, что он спокойно выдержит путешествие через море, до самых берегов Испании. Только бы не налетел шторм, все остальное – в его руках. Даст Бог, море останется спокойным, что в это время года вполне вероятно, а с управлением шлюпкой он справится самым лучшим образом.

Тем временем пираты бросились очищать «Гвипуско» от товаров. Выстроившись живой цепью, они перетащили ценную часть груза к себе на корабль, сняли пушки, запасы пороха и пуль, собрали оружие и съестные припасы и пустили полуразрушенное судно кочевать по воле волн. К тому времени крохотное пятнышко паруса на шлюпке Сантьяго уже затерялось в сиянии морской глади.

Часть III. Русский варвар

Вернувшись на каракку, Барбаросса отдал несколько распоряжений, прошел в свою каюту и, удобно развалившись на мягкой кушетке, глубоко задумался. Ветер свистел в снастях, корабль хорошо держал курс, и он позволил себе расслабиться.

Капитанская каюта являла собой сборище неуместной на море роскоши. Барбаросса унаследовал ее от прежнего капитана, смещенного командой за неточный, а следовательно несправедливый дележ добычи. Ошибался капитан, разумеется, в свою пользу, что и послужило непосредственной причиной его преждевременной мучительной смерти. За два года своего капитанства он успел натащить в каюту множество дорогих вещей с разграбленных каракк и каравелл.

Не обращавший внимания на удобства Барбаросса поначалу оставил все как есть, а затем привык и стал с удовольствием ступать по дорогому восточному ковру, пользоваться золотой и серебряной утварью из украшенного затейливой резьбой буфета, снятого с военной испанской каракки, читать при свете массивной люстры чеканного серебра. Мягкая кушетка, на которой он развалился, была обита тисненой сарагосской кожей, а широкое окно из прозрачнейшего толстого стекла прикрывали занавеси игриво-красного цвета. За почившим капитаном