— О… прекрасно. Прекрасно. А ты?

— Тоже. Прекрасно.

Повисла пауза. Неловкая.

Надин бросила сумку и пальто там, где она обычно оставляла их, двинулась в гостиную — и не узнала комнату. Она медленно оглядывала романтический антураж, зазывную сервировку стола, свечи… Играла музыка — что это? Неужто Робби Уильямс? Странно, Диг никогда не слушает Робби Уильямса. Свет приглушен, и что это такое на диване, очень маленькое и очень пушистое? Похоже на русскую ушанку, только еще меньше и волосатее. Надин подпрыгнула, когда русская ушанка зашевелилась, и взвизгнула, когда та спрыгнула с дивана и заковыляла по направлению к ней.

— Что это? — воскликнула она, хватаясь за сердце.

При ближайшем рассмотрении шапка оказалась очень маленькой собачонкой.

— Собака, — услужливо пояснил Диг.

— Вижу. Но что она здесь делает? — Надин присела, чтобы погладить дрожащее существо, которое немедленно перевернулась на спину и подставило брюхо.

— Это… э-э… Дигби.

Надин не сразу сообразила. Поначалу она приняла ответ Дига за неудачную шутку, но скоро до нее дошло. Дигби. Пес Дилайлы. Что, простите, собака Дилайлы делает в квартире Дига? Надин вдруг почудилось, что она попала в параллельный мир: пустые скорлупки креветок, банкиа с икрой, Робби Уильямс, собачонки — еще секунда, и из кухни выйдут жена и дети.

Но постепенно ее мыслительный процесс прояснялся.

Сексуальная сервировка — приглушенный свет — пес Дилайлы…

Черт побери, только не это!

В тот момент, когда Надин догадалась, что происходит, она услыхала щелчок, на пол легло пятно яркого света, а из распахнувшейся двери ванной повеяло паром. И вот она выплывает из пара, словно рок-звезда на сцену в облаке сжиженного азота, на голове махровый тюрбан, тело завернуто в малюсенькое полотенце, едва прикрывающее задницу.

Увидев Надин, Дилайла заулыбалась.

— Дин, — удивилась она, — ты откуда? Мы тебя не ждали.

Еще бы! Ярость клокотала в груди Надин.

Она глянула на Дилайлу, обернутую полотенцами, отмытую, дымящуюся.

Глянула на Дига в рубашке, причесанного и покрасневшего.

На стол, сверкавший посудой в отблесках свечей.

Нигде прежде Надин не чувствовала себя настолько чужой. Квартира насквозь провоняла Дилайлой, она чуяла ее запах повсюду, как кошка. Она заметила, как Диг и Дилайла переглянулись. Повисла жуткая тишина — и тут же взорвалась.

— Двуличная, лживая, грязная сука! — Слова сами слетали с языка. Надин не помнила себя от гнева. Она словно приросла к полу, глядя на Дилайлу сквозь слезы. Та в ужасе смотрела не нее.

— Нет… нет, — начала она, — ты не понимаешь. Честное словно, Надин, все в порядке. — Она протянула руку.

Надин оттолкнула ее, подхватила пальто, сумку и отпихнула Дига, стоявшего на дороге. У двери она обернулась:

— Ты не изменилась, Дилайла, ничуть не изменилась. — Дверь с грохотом захлопнулась, и она понеслась вниз по ступенькам.

Она услыхала, как Диг открыл дверь, его голос эхом прокатился по лестнице:

— Дин, ты куда, черт возьми?

Надин услышала шаги, торопливые, настигавшие ее, и она ускорила темп.

Она лихо преодолевала извилины и повороты узкой лестницы, крепко держась за перила, ноги ее двигались быстрее, чем у чемпиона на стометровке. Зацепилась колготками за педаль велосипеда, хранившегося в холле, и вывалилась из подъезда, каблуки застучали по каменным ступеням крыльца.

Диг нагнал ее уже на улице:

— Надин! Да постой же, что на тебя нашло?

— Ничего… я еду домой.

— Но в чем дело? С чего ты завелась?

— Не желаю об этом говорить. Возвращайся. Иди к своей драгоценной прекрасной Дилайле! Бедной беспомощной невинной малышке Дилайле. Иди, и пусть она опять обведет тебя вокруг своего мизинчика. Возвращайся!

— Надин! — Диг схватил ее за руку.

Она вырвалась.

— Отстань от меня!

Диг отпрянул и с удивлением уставился на Надин.

— Ах так! — рассвирепел он. — Тогда пошла ты!..

Мгновение они стояли, уставившись друг на друга, оба тяжело дышали и оба глазам своим не верили: как такое могло произойти с их замечательной дружбой?

Надин открыла было рот, но передумала и бросилась бежать. Случайные перебои в движении на четырехполосной Кэмден-роуд спасли ее от гибели под колесами, когда она ринулась к своей машине. Надин нажала на сцепление, вдавила газ и с визгом рванула прочь.

Последнее, что она увидела, был Диг: он стоял в носках под дождем посреди Кэмден-роуд и, приоткрыв рот, смотрел ей вслед, вытянув руки — жест, исполненный изумления.

Сквозь перекрестки и светофоры, не сбавляя скорости на поворотах, Надин гнала домой и разговаривала сама с собой, бормотала еле слышно, как сумасшедшая.

Что она натворила? Что с ней происходит? Куда подевались раскованность, спокойствие, доброжелательность, уверенность в себе, которыми она так гордилась последние годы? Неужто, сама того не подозревая, она пребывает в одном малюсеньком шажке от безумия?

Менее чем за неделю Надин бросила хорошего симпатичного парня, потому что не одобрила его выбор кружек; провела целый вечер, названивая Дигу, отлично зная, что его нет дома; затем посреди ночи — в шлепанцах на босу ногу! — отправилась следить за ним; далее — поддавшись глупому порыву, позвонила бывшему ужасному и прекрасному любовнику, с которым не виделась десять лет, и обнаружила, что он превратился в просто ужасного; однако проигнорировав дикий вид Фила и его явную чокнутость, переспала с ним в чужом гараже, хлебнув коктейля из алкоголя и наркотиков; в идиотской панике, вызванной визитом Дилайлы, разбила окно на кухне… А теперь еще вот это — ее выходка у Дига. Она закатила отвратительный скандал в духе Скарлетт О'Хары, разбушевалась, раскричалась и выскочила, прижав ладонь к горлу, как театральная примадонна.

— Господи, — бормотала Надин, — я — законченная психопатка. Наверное, я заслужила Фила. Наверное, мы созданы друг для друга. Шпионили бы друг за другом, а потом обменивались пакостными впечатлениями и видеопленками. — Ее глаза увлажнились. — Я сошла с ума, — всхлипнула Надин, — окончательно рехнулась. И нормальной уже никогда не стану… о боже! — Слезы хлынули ручьем, стоило ей вообразить жизнь с немытой головой, вспышками неуправляемой эксцентричности и длительным «отдыхом» в больничной палате и казенной пижаме.

Диг послал ее! К горлу подступила тошнота. Рассеянным жестом Надин смахнула слезы, пытаясь игнорировать тоненький голосок, звучавший в голове: кончай притворяться, ты сразу поняла, стоило Дилайле объявиться шесть дней назад, поняла, почему ты так ревнуешь, потому что боишься, что она отберет у тебя Дига, которого ты любишь — по-прежнему любишь.