– Чем плохи партнерские отношения?

– Тем, что богам не нужны смертные партнеры. Ты слишком долго была богиней. Ни один мужчина не сможет стать твоим мужем, пока ты считаешь, будто способна возвысить его, всего лишь позволив к себе притронуться.

– Не говори того, о чем потом можешь пожалеть, – предупредила Вирломи.

– Не вынуждай меня говорить то, что тебе тяжело будет слышать. Я не намерен ставить под удар мою руководящую роль в СНЗ лишь ради присоединения к нему еще одной страны.

Он говорил серьезно. Он действительно считал, что выше ее по положению. Он думал, что он более велик, чем Индия! Более велик, чем любой из богов! И что, если он примет ее предложение, это его принизит!

Но продолжать разговор не имело никакого смысла. Вирломи не собиралась тратить время на пустые угрозы. Она покажет ему, что может сделать с теми, кто хочет иметь в лице Индии своего врага.

Питер поднялся.

– Прости, что не ожидал твоего предложения, – сказал он. – Я не стал бы тратить твое время зря. И я вовсе не хотел тебя обидеть. Я думал, ты лучше понимаешь, в какой я ситуации.

– Я всего лишь одна-единственная женщина. А Индия – всего лишь одна-единственная страна.

Питер чуть поморщился – ему не нравилось, когда ему в лицо бросали глупые, высокомерные слова. «Что ж, скоро ты поймешь, что словами дело не ограничится, братец Эндера», – подумала Вирломи.

– Со мной еще двое, которые хотели бы с тобой встретиться, – сказал Питер. – Если ты не против.

Он открыл дверь, и вошел полковник Графф с еще одним, незнакомым ей мужчиной.

– Вирломи, министра Граффа ты, полагаю, знаешь. А это Мэйзер Рэкхем.

Она наклонила голову, ничем не выказывая удивления. Оба сели и изложили суть своего предложения.

– Я уже завоевала любовь и преданность крупнейшего народа Земли, – сказала Вирломи. – И меня не победить самым страшным врагам, которых могли бы бросить против меня Китай и мусульманский мир. Зачем мне бежать и скрываться в какой-то колонии?

– Это благородная работа, – ответил Графф. – Не скрываться, а строить.

– Термиты тоже строят.

– А гиены терзают.

– У меня нет ни нужды, ни желания соглашаться на ваше предложение, – сказала Вирломи.

– Нет, – возразил Графф, – ты просто пока не понимаешь, что тебе нужно. Ты всегда с трудом меняла свои взгляды. И именно это мешало твоим успехам в Боевой школе, Вирломи.

– Вы больше не мой наставник.

– Что ж, в одном ты точно ошибаешься, – заметил Графф.

Вирломи молчала.

– Ты еще не столкнулась с самыми ужасными врагами, которых могут бросить против тебя Китай и мусульманский мир.

– Думаете, Хань Цзы сумеет снова вторгнуться в Индию? Я не Тикаль Чапекар.

– А он не Политбюро, и не Снежный Тигр.

– Он из джиша Эндера, – с притворным страхом проговорила она.

– Он не поверил в собственный мистический образ, – сказал молчавший до этого Рэкхем. – Ради своего же блага, Вирломи, взгляни хорошенько в зеркало! Именно так выглядит на ранних стадиях мания величия.

– Для себя мне ничего не нужно, – возразила Вирломи.

– Одним кошмарным утром ты можешь проснуться, – сказал Рэкхем, – и обнаружить, что Индия вовсе не такова, какой тебе хотелось бы ее видеть.

– Надо полагать, у вас большой опыт руководства… какой страной, мистер Рэкхем?

Рэкхем лишь улыбнулся в ответ:

– Ничто не уязвить легче, чем гордость.

– Это что, уже стало пословицей? – спросила Вирломи. – Мне ее записать?

– Предложение остается в силе, – сказал Графф. – До тех пор, пока ты жива.

– Почему бы вам не предложить то же самое Питеру? Ему как раз не помешало бы отправиться куда подальше.

Решив, что лучшей завершающей фразы не придумаешь, она медленно и грациозно направилась к двери. Никто не сказал ей вслед ни слова.

Матросы помогли спуститься обратно в шлюпку и отчалили. Питер даже не подошел к борту, чтобы помахать ей на прощание, – всего лишь очередное проявление невежливости. Впрочем, Вирломи не взглянула бы на него, даже если бы он появился. Что касается Граффа и Рэкхема, она знала, что достаточно скоро они сами придут к ней за финансированием – нет, за разрешением на деятельность их мелкого колониального министерства.

Доу доставила ее в другую рыбацкую деревню – не в ту, из которой она отправилась в путь. Ни к чему было облегчать задачу Алаю, если он узнал о ее отъезде из Хайдарабада и последовал за ней.

Вирломи вернулась поездом в Хайдарабад, выдавая себя за обычную индуску – на случай, если мусульманским солдатам хватит смелости обыскать поезд. Но люди ее узнавали – в лицо ее знала вся Индия. А поскольку она не была мусульманкой, лицо ей закрывать было незачем.

«Первое, что я сделаю, когда стану править Индией, – подумала она, – переименую Хайдарабад. Не обратно в Бхагнагар – хоть он и был назван по имени индийской женщины, имя этому месту дал мусульманский принц, уничтоживший изначально существовавшую здесь индийскую деревню, чтобы построить мечеть Чарминар, монумент его собственной власти, якобы в честь его любимой жены-индуски.

Индия никогда больше не будет разрушена ради удовлетворения жаждущих власти мусульман. Новым именем Хайдарабада станет изначальное название деревни – Чичлам».

Со станции она отправилась на тайную квартиру в городе, а оттуда ее помощники помогли ей перебраться обратно в хижину, где она якобы медитировала и молилась за Индию все три дня своего отсутствия. Там она несколько часов поспала.

Проснувшись, Вирломи послала помощника, чтобы тот принес ей изящное, но простое сари, в котором, как она знала, она будет выглядеть красивой и грациозной и которое показывало ее стройную фигуру во всей красе. Облачившись и уложив прическу, она вышла из хижины и направилась к воротам Хайдарабада.

Солдаты у пропускного пункта уставились на нее, раскрыв рты. Никто из них не ожидал, что она попытается войти, и никто не имел ни малейшего понятия, что делать. Пока они лихорадочно пытались получить указания от начальства, Вирломи просто вошла внутрь. Остановить ее не посмели – никто не хотел брать на себя ответственность за развязывание войны.

Она знала город не хуже любого другого, и ей хорошо было известно, где находится штаб-квартира халифа Алая. Хотя она шла грациозно и не спеша, ей не потребовалось много времени, чтобы туда добраться.

На часовых, служащих, секретарей и важных мусульманских чиновников Вирломи не обращала никакого внимания. Для нее их словно не существовало. Наверняка они уже слышали о решении Алая, и решение это явно заключалось в том, чтобы ее пропустить, поскольку никто ей не препятствовал.