Вот и весь секрет, если только это можно считать секретом. И потому до недавнего времени мне было вдвойне обидно, что демона угораздило принять обличье разумного и благонамеренного волка, а не какой иной свирепой твари.

Но я опять не о том. Вернемся к лошади, надеюсь, уже в последний раз, ибо больше тут отвлекаться не на что.

Очень скоро она вылетела прямо на меня, раздувая ноздри и размахивая хвостом так, будто надеялась отбиться им от молодых волков, мчащих следом. Не скажу, чтобы графские скакуны так уж любили меня. Конечно, в отличие от людей, эти благородные животные чуяли мою вторую природу. Но сейчас волчий запах был везде, а я казался кобылке знакомым и родным. Она ринулась ко мне, ища спасения, и оно пришло.

Стая немедленно отступила, спеша покинуть охотничьи пределы, а перепуганная до дрожи лошадка еще некоторое время храпела, взбрыкивала, лягалась, стараясь попасть по воображаемым атакующим волчьим мордам, пока, наконец, не вернулась в полное сознание. В честь этого она благодарно водрузила голову мне на плечо. Я потрепал ее по холке и, запустив руку в седельную суму, стал шарить в поисках той самой записки, из-за которой едва не зашиб добрейшего фра Анжело. Прочесть ее не составило труда, вы, конечно, помните, что у волков прекрасное ночное зрение. Еще бы – ведь охотимся мы в темную пору суток.

Обращенное к шателену послание меня изрядно успокоило. Управляющему охотничьим домиком предписывалось оказывать маркизу знаки уважения и дать ему возможность хорошо отдохнуть, «дабы замученным видом своим не внушал он печаль и тревогу его высочеству». Однако дальше содержалось требование, которое меня озадачило настолько, что я внимательно перечитал записку еще раз и, аккуратно сунув ее назад в суму, постарался наилучшим образом уложить в голове прочитанное.

На первый взгляд, текст был самым что ни на есть невинным, и пару дней назад, ознакомься я с распоряжением графа, не замедлил бы исполнить без всяких раздумий. Но столько изменилось за пару дней!

После строк, касавшихся судьбы маркиза де Караба, мессир де Монсени, словно между прочим, требовал у шателена отрядить двух, а лучше трех бойцов, чтобы без промедления доставить в замок глиняную бутыль, опечатанную зеленым воском, что хранится отдельно от прочих в его личном винном погребе.

Надеюсь, читатели, этот текст удивил вас не менее, чем меня. Если нет, то растолкую: послать не слугу, не виночерпия, а трех солдат, чтобы сопровождать бутыль, пусть даже наидрагоценнейшего вина, – само по себе довольно странно. Но делать это срочно, посреди ночи, к тому же не дожидаясь возвращения в Монсени нашего ученого капеллана, – тем более подозрительно. Если еще учесть, что, прибыв со мной в охотничий домик, фра Анжело и словом не обмолвился об этом поручении, то, надо полагать, он и не знал о нем вовсе. По сути, не знал о том, что входило в его прямые обязанности.

Я бывал в погребе, о котором говорилось в записке. Иногда после охоты, когда граф задерживался в своей лесной резиденции, мне доводилось спускаться туда. Это было особое подземное хранилище, отделенное от более обширного, предназначенного для всех, таким образом, чтобы, не дай бог, кто из слуг или вояк гарнизона не позарился на изысканные графские вина. Сколько ни силился я, бутыли, опечатанной зеленым воском, вспомнить не мог.

То есть, либо ее поставили туда совсем недавно, либо она была припрятана так хорошо, что знал один лишь шателен, ну и, вероятно, фра Анжело. Хотя, кто его знает? Я провел еще некоторое время, гадая, что бы это мог быть за драгоценный напиток, но в конце концов махнул рукой, решив, что до утра еще далеко, а до охотничьего домика близко. Очень скоро я вновь стучал в ворота чащобного обиталища.

– Передайте фра Анжело, что я привел его кобылу.

– О, прекрасно, прекрасно! – его преподобие поспешил спуститься вниз из лаборатории. – Здесь в седельной сумке очень ценные записи. Я как раз печалился, что утратил их. Ты молодец, Рене. – Он осенил меня крестным знамением. – Да будет мир с тобой и благословение Господне!

– А записка от его сиятельства? Записка там? – поинтересовался шателен.

Я пожал плечами, придавая лицу напускное безразличие.

– Если лошадь никто не хватал за ноги и не тряс вниз головой, то куда ей деваться?

Старый рыцарь рассмеялся шутке и хлопнул меня по плечу:

– Хорошо сказал, Рене! И правда, куда ей деваться?

Между тем я слез со своего жеребца и начал подтягивать седельные подпруги. Шателен, не заставляя себя упрашивать, полез в суму и, обнаружив записку, подозвал факельщика.

– Так, ага, понятно, – закивал мой собеседник. – Это уже делается, а это сей момент. – Он задумчиво поглядел на меня. – Рене, ты сейчас возвращаешься в замок?

– Да, конечно, – подтвердил я, поправляя шаперон. – Надо доложить его сиятельству…

– Граф требует доставить бутыль, запечатанную зеленым воском. Я дам тебе пару своих ребят в сопровождение, отвези ее господину.

Фра Анжело, здесь же листавший дорогие его сердцу записи, вдруг дернулся, точно его перетянули кнутом.

– Глиняную бутыль, опечатанную зеленым воском?! Нет, нет, его сиятельство заблуждается! Экстракт еще нельзя трогать, он должен выстояться еще как минимум три месяца, чтобы обрести полную силу!

Должен вам сказать, благородные доны и прекрасные сеньоры, что во всем, касающемся своих обязанностей, а тем паче любимого дела, фра Анжело становится не просто ревностным, но и яростным защитником открытой ему истины. Он и льва готов оттащить за хвост от пожираемой антилопы, если решит, что какой-нибудь экстракт из желчи несчастной жертвы нужен ему для опытов. Славный, одним словом, человек, настоящий ученый. Вот и сейчас он с таким жаром набросился на шателена, что тот вынужден был пойти на попятную.

Нет, вы не подумайте дурного, старый рыцарь и в мыслях не имел ослушаться своего господина! Куда там, он свято чтил долг вассала по отношению к сюзерену и готов был сложить голову, но исполнить любое приказание. Но голову складывать не требовалось, и доброму капеллану все же удалось несколько поколебать его решимость. В качестве вынужденного компромисса тот согласился немного подождать, пока его преподобие закончит свои работы. Благо, тому осталось недолго.

А уж затем наш достойнейший причетник, клятвенно пообещавший лично все объяснить графу и принять вину на себя, вместе со мной и стражей, эскортирующей драгоценную бутыль, отправится в Монсени. Там-то уж у фра Анжело будет замечательная возможность самому убедить монсеньора графа в правоте высоконаучных доводов.

Пока суд да дело, пока бодрствующая в это время стража внимательно следила за перепалкой уважаемых особ, маркиз де Караба вышел из лаборатории, где ассистировал его преподобию, дабы вдохнуть душистой ночной прохлады. К слову сказать, это ни в малой степени не преувеличение, воздух у нас действительно замечательный, и не только ночью. В мае, когда все цветет и благоухает, ей-богу, он столь хорош, что его можно вкушать на ужин или лакомиться им вместо десерта. Не то, что ныне – не воздух, а копоть, смрад и адская сера!