каких обстоятельствах не оказались среди тех, кто требовал казнить Господа. Не требовали у Пилата отпустить Варавву вместо Него! Не рвали горло в этой беснующейся толпе с криками: «Распни Его! Распни!» Спросите себя честно: «Уверен ли я в этом? Уверен ли я в том, что не встретили бы там сидящего рядом соседа, которого только что благодарили? С которым, возможно, ели хлеб и рыбу из рук Самого Иисуса Христа?» Что уж говорить о нас, если от Него в тот момент отрёкся самый преданный Ему ученик? Так ли мы уверены, что не глумились над Ним, пока Он нёс свой крест на Голгофу? Не плевались и не поносили самыми бранными словами Христа в этом демоническом возбуждении? Ответьте себе честно: есть вы там или нет? Есть ли я там? Кому изнеможённый, униженный и преданный Сын Божий просит простить Господа, ибо те не знают, что делают? Не нам ли? И что может быть страшнее для каждого из нас такой молитвы? Потому что именно она отражает ту бездну, в которой мы все по итогу оказались. И на сегодня так вижу. Что чем сильнее мы из неё выбираемся, тем отчётливее видим себя в той толпе! Ибо блаженны нищие духом! Аллилуйя!

На этом драматическом моменте в проповеди Максим Игнатьев незаметно покинул зал и проследовал на пост охранника.

— Что, уже покидаете это грандиозное мероприятие? — иронично спросил охранник. — Неужели даже пропустите ту замечательную часть, где ваш сенсей сладострастно уединяется с беременной прихожаночкой? Или вы на неё не приглашены?

— Пожалуй, вы были правы! Это место совсем не похоже на то, где обитает Господь. С каждым разом я всё больше и больше убеждаюсь в этом. И честно признаться, несмотря на всё ваше злоязычие, я благодарен вам за то, что помогли мне открыть глаза на происходящее здесь.

— Аллилуйя! Или как там у вас говорят? Хоть одна заблудшая душа прозрела! Всё-таки недаром я тут распинаюсь! Воистину, это лучший подарок, который преподнесён в последнюю смену!

— Так вы тоже покидаете нас? Ну, в смысле их? Или как это сказать?

— Да уже неважно! Главное — напоследок мне удалось вразумить хоть одного человека. Несмотря на то что я давно привязался к этому Дому культуры. Ещё со времён Советского Союза, когда здесь был замечательный ТЮЗ, где выступал мой сын. Видели бы вы, какие здесь ставились постановки! Умели же раньше раскрывать таланты! Не то что эти ваши, то есть уже ихние приторные представления с дёшево наигранными репликами! «Аллилуйя, драгоценный Господь!» — с издёвкой наигранно произнёс Михаил Сергеевич. — Тьфу! Ересь какая!

— Всё верно! А можно у вас кое-что попросить напоследок? — поинтересовался Игнатьев. — Не могли бы вы мне дать что-нибудь почитать из вашей библиотеки в том старом шкафу, который в бывшей гримёрке стоит? Правда, я совсем не разбираюсь во всей этой социальной тематике. Поэтому хотел попросить вашей помощи по данному вопросу.

— Не социальной, а социалистической. Я буду только рад помочь вам, молодой человек, докопаться до истины и приоткрыть дверь в необъятный мир материализма. Мир абсолютно понятный и логически обоснованный. Без всех этих невероятных сказок и мифов вперемешку с мистической кашей. Пойдёмте за мной, — позвал мужчина, предварительно закрыв на ключ входную дверь ДК.

***

— Ты это чувствуешь? — шёпотом поинтересовалась Юля у Ленки.

— Не понимаю, о чём ты?

— Ну запах гари же! Нет?!

— Дорогая, у тебя, наверное, опять интоксикация. Я ничего не чувствую. Дыши глубже. Сейчас пройдёт.

— Ну хорошо. Я попробую… ну нет же! Точно запах гари, — уже громче произнесла девушка.

— Так. Сейчас. У меня здесь где-то была бутылочка с минералкой. Вот, держи. Попей да… — на полуслове замерла Елена. — Слушай. Похоже, ты всё-таки права…

Буквально за десять минут до этого охранник с Максимом Игнатьевым проследовали в каморку, чтобы выбрать литературу. И как только Михаил Сергеевич открыл шкаф и начал искать нужные книги, ему в висок прилетел глухой удар деревянной ножкой от старого массивного стула. Этот предмет Максим заранее припрятал в небольшом зазоре между столом и стеной справа от входа. Тело охранника тут же обмякло и завалилось на дверцу шкафа. Затем Игнатьев бросил ножку внутрь шкафа и, держа подмышки, уложил тело на пол. После этого достал из-под стола две пластиковые пятилитровые баклажки с бензином. Открыв одну из них, он плеснул горючую жидкость в открытый шкаф. Затем сквозь приоткрытую крышку потянулся след тонкой струйкой горючего к выходу из каморки. А хозяин шкафа бездыханно лежал на пыльном паркетном полу. По нему тоже проходил бензиновый след. Достав из кармана брюк охранника связку ключей, молодой человек взял баклажки и, переступив тело, проследовал в фойе, продолжая опустошать одну из ёмкостей. Поднявшись на второй этаж, он закрыл на ключ дверь в концертный зал, где шла проповедь. Им не случайно был выбран именно этот момент богослужения, так как он знал, что в это время практически никто и никогда не покидает мероприятие. Тем не менее действовал мужчина довольно быстро и чётко, будто бы не раз репетируя все свои действия. Развернувшись спиной к двери, он стал аккуратно выливать бензин на пол, стены и саму дверь, а потом начал медленно спускаться по лестнице, окропляя и её. Далее, спустившись вниз, он закрыл две массивные двери, которые отделяли проход на второй этаж и раньше всегда были открытыми. Потом им было открыто то самое заброшенное помещение напротив гардероба, где раньше располагался буфет. Оттуда он достал ещё канистру бензина. Это горючее использовалось для заправки ручной газонокосилки, которую закупили буквально перед началом сезона, пару недель назад, и Максим заприметил канистру, когда дворник заносил её к себе. Тогда-то он и рассчитал купить дополнительно десять литров бензина и спрятать в каморке, которая уже вовсю полыхала. Налив из канистры целую лужу перед только что закрытыми дверьми, молодой человек вернулся в заброшенный буфет и выкатил оттуда старый рояль, чтобы подпереть им двери. После этого он и его щедро полил бензином, а потом, проделав от него узкую струйку до помещения с инвентарём, реквизитом и старой мебелью, вылил на это все остатки из канистры. Таким образом, ручейки зажигательной смеси вели в три стороны: в каморку, бывший буфет и к лестнице, вход к которой преграждал рояль.

Окинув взглядом все свои приготовления, Максим Игнатьев в удовлетворении вытер рукавом пот со лба и достал из кармана зажигалку. Подойдя к струйке разлитого бензина, бывший прихожанин опустился на колени и тихо произнёс: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её». После