Как это часто случается, клиническая смерть наступила под утро. Дежурную бригаду это врасплох не застало. Вытащили. Только этим все и ограничилось. Жизнь в пациенте едва теплилась, поддерживаемая арсеналом средств. В начале девятого Ситников позвонил Александре Николаевне и попросил приехать. Голос его она сразу не узнала. Теперь сидел в кабинете, курил, пытался понять, что еще можно сделать. Картина кризиса разворачивалась типичная. Первым дало сбой дыхание, стало спарродическим. Потом упало давление, упал пульс, короче, упало все, что только могло упасть. В условиях, когда причина попадания в кому не выяснена, действовали по заведенному регламенту. Кислородная маска… — мысли шли отрывистые, скачущие: — Сашеньку испугал до смерти… Внутривенно преднизалон… Но ведь и не позвонить не мог!.. Подключили к искусственному дыханию… Что дальше?.. Остается только поддерживать жизнь и ждать… но ведь именно этим все люди и занимаются: поддерживают в себе жизнь и непрерывно чего-то ждут!..

Александра Николаевна вошла неслышно. Ситников сидел, скрестив на груди руки и не отрываясь смотрел в окно. Когда она приблизилась, обернулся. Резко поднялся с дивана. С их первой и единственной встречи прошло не больше полутора суток, но эта женщина уже принадлежала его жизни и без Сашеньки он помыслить ее не мог. Вглядываясь в черты милого лица, Ситников старался найти в нем отражение собственного чувства… Не вовремя?.. Не то слово! Только сердцу не прикажешь. Уму — можно, он привычный. Обведенные кругами усталости глаза смотрели напряженно, но было в его взгляде и нечто такое, что заставило Александру Николаевну улыбнуться. Шагнув к доктору, она протянула ему руку. Ситников взял ее в свои, но не пожал и не поцеловал, а просто держал, словно хотел получше разглядеть. Потом быстро поднял голову, сказал, неясно что имея в виду:

— Такие вот, Сашенька, у нас с вами дела!

— Он жив? — спросила Александра Николаевна, едва слышно.

Ситников кивнул, но глаз не отвел и руку не опустил:

— Подключен к аппарату искусственного дыхания, ввели вазопрессоры, препараты для стимулирования работы сердца…

Она смотрела на него недоверчиво:

— Зачем вы мне это говорите?.. Будто… будто оправдываетесь…

Павел Степанович едва заметно усмехнулся:

— Это я не вам, это я говорю себе!

— Все так плохо?..

— Хорошим состояние Дорофеева не назовешь, но стабильным можно… — Ситников отпустил наконец ее руку и разлил по кружкам настаивавшийся во французском прессе кофе. Подал одну Александре Николаевне:

— Смотрите, не обожгитесь! — показал рукой на диван: — Присаживайтесь!

Опустился рядом:

— Бог не без милости, выберемся! У меня и не такие ситуации бывали, иногда просто фантастика… — и, то ли следуя привычке успокаивать, то ли из необходимости снять напряжение, продолжал: — Когда работал на Сахалине — кому ни рассказываю, никто не верят! — я тогда недавно демобилизовался… Нет, в армии был хирургом… Привозят ко мне в дальнюю больничку парня, а у него голова пополам фрезой! Зрелище не для слабонервных. Поставил, дурак, вместо наждачного круга, она и разлетелась. У меня аж ноги подкосились, но делать-то что-то надо! И посоветоваться не с кем, один я на всю округу… Ну, стиснул покрепче зубы, промыл, как мог, рану, гематомку удалил, и аккуратненько так прибинтовал одну половинку головы к другой. Понимал, конечно, малый не жилец… — Ситников сделал глоток из кружки: — Четыре месяца у меня в реанимации провалялся, глубокая кома не шутка. На пятый медленно, шаг за шагом, пошел на улучшение. Моей заслуги здесь нет, мать выходила. Ну а года через полтора встретил его в госпитале в Москве, так он, подлец, меня даже не узнал…

Павел Степанович улыбнулся и, достав из кармана халата сигареты, протянул открытую пачку Саше, но она отказалась. Закурил сам.

— К чему я все это вам рассказываю?.. Чтобы не забыть, бывает случаются и чудеса! Ваш муж… — Ситников поднялся с дивана и заходил по кабинету. — Как ни печально это звучит, нам остается одно — ждать. Реанимационная бригада наготове, но ниточка, связывающая его с этим миром, истончилась. Нет — нет, я вовсе не готовлю вас к худшему, скорее наоборот! Потому и позвонил, что хотел… — он остановился у стола и развел принужденно руками: — Мне, Саша, нужна ваша помощь!

— Моя?.. — удивилась Александра Николаевна. — Но, что я могу…

— Я объясню! — Павел Степанович пододвинул к дивану стул, но не сел, а остался стоять, держась за его спинку. — Мой учитель, светлая ему память, говорил: когда все средства исчерпаны, остается полагаться на милость Господа, но и Ему надо по мере сил пособлять. Не хочу называть имя известного актера. Когда он впал в кому, родственники и друзья разговаривали с ним дни напролет и не дали уйти… Было бы неплохо, если бы вы посидели немного с Глебом и с ним поговорили. Знаю, будет тяжело, но это то немногое, что мы, вы и я, можем для него сейчас сделать. Расскажите ему что нибудь, вспомните какие-то моменты из жизни, почитайте вслух…

Как естественно Павел назвал Глеба по имени! — удивилась Александра Николаевна, — как будто знает его целую вечность… — И тут же мелькнула догадка: — А ведь он примеряет состояние Дорофеева на себя! Как же я раньше этого не поняла, отсюда и личная интонация в словах о конфликте с человечеством… Мысль испугала, как если бы Саша вдруг почувствовала, что Ситникову грозит опасность. Неожиданная, она была сродни откровению, с которым входит в сознание понимание того, что человек тебе дорог. И это: «мы, вы и я»! Павел произнес так просто и естественно, как будто давно про себя все решил…

— Было бы хорошо, — продолжал, между тем, Ситников, — если бы у него нашлись какие — нибудь неосуществленные планы или мечты, одно упоминание о которых вызвало бы живой интерес…

— Мечты?.. — Александра Николаевна не сразу поняла о чем речь. — Ну да, мечты! Не думаю, что они у него есть. Все, к чему Дорофеев стремился, он получил сполна, его мечты превратились в обыденность. Хотя… — прикусила в нерешительности губу. — Не уверена, что это то, что вы имеете в виду! Глебу с детства хотелось встретить рассвет на вершине горы Мачу-Пикчу. Не знаю, откуда такое желание возникло, но, судя по тому, что он рассказывал, постепенно оно стало едва ли не наваждением. Мальчишеская мечта превратилась для него в олицетворение всего, что он хотел достичь…

Саша замолчала, отпила из кружки несколько глоточков кофе. В чертах ее бледного лица Ситникову почудилось что-то болезненное.

— Когда мы только познакомились, — продолжала она, делая над собой усилие, — Дорофеев говорил о Мачу-Пикчу скупо, с придыханием, как о чем-то глубоко личном, но со временем… — Александра Николаевна горько усмехнулась. — Со временем он превратил свою мечту в подобие дежурной шутки, а лучше сказать в разменную монету! Часто и не к месту вспоминал о ней в пьяной компании, кичился: мол, все вокруг люди приземленные, а я с полетом. Смешно и противно вспоминать. Если на то пошло, давно мог слетать в Перу, никто ему не мешал… — Саша достала из сумочки сигареты. — Предательство себя, каким был в юности, даром не проходит… — Вскинув голову, посмотрела на Ситникова. — Мне, наверное, не стоило об этом говорить!