оленьи рога на стене, или тигриная шкура на полу, все напоминает об убитых животных: кости, кожи, панцири, рога, чучела, забальзамированные трупы. Госпел весь – позитив и тепло, его сын весь – жизнь и веселье, но к этому потоку все время примешивается смерть. Она как будто нависает над этим местом.

– Ну, как тебе?

– Госпел, как у тебя все хорошо сложилось! Просто невероятно. Поздравляю!

– Без тебя ничего бы не получилось.

– Да не ври, хотя приятно это слышать, – отвечаю я.

– Я не вру. Никогда не забуду, что ты для меня сделала. В тот день все и изменилось.

Я отрицательно качаю головой и складываю на груди руки, не желая говорить об этом.

– Розовый куст погиб, – говорит он, округлив глаза. – Конечно, из-за этого. Посмотри на меня, Элис!

Он поднимает руки, широко разводит их, обозначая этим все: и себя самого, и свой дом, и свою жизнь.

– Я столько писем тебе написал, когда ты сменила номер, а новый мне не дала! Я даже звонил тебе в школу, только ты не отвечала.

– Да, конечно… Я их все получила, только… в общем, ты же помнишь, как в школе было. А когда ты ушел, совсем плохо стало. Я как будто совсем одна осталась. Все заново пришлось начинать.

– Если бы оставалась на связи, не была бы одна.

Мне неуютно, я ерзаю на своем месте.

– Аттестат хоть получила?

Я киваю:

– Ну да.

Мы смеемся.

– А что потом?

– А потом… – вздыхаю я. – Потом Лили заболела. Рак спинного мозга. Ее оперировали. Опухоль удалили удачно, но ноги у нее парализовало, и мне пришлось стать сиделкой.

– Как? Ничего себе… – качает он головой, явно понимая, что не услышит от меня ничего хорошего. – А что братья? Хью и…

– Олли? Олли попал в тюрьму, и все, хватит о нем, – я закатываю глаза. – А Хью уехал в Доху.

– Вот это да… Элис, какой ужас. Извини…

– Да не ужас это. А сейчас вообще все в порядке, я вот в Лондоне. Нашла свое место. Работаю. Была продавцом, а сейчас я в парке Кью-Гарденз, администратор по обучению в проекте «Знакомьтесь: дикая природа». Он для молодежи, особенно для тех, кто живет в бедных районах, – мы изучаем всякие растения и грибы. Так что да, увлекательно, название не обманывает.

– Ты как мистер Смит у нас в школе!

– И совсем я не как мистер Смит, – возражаю я и смеюсь, вспоминая нашего бедолагу преподавателя. – Помнишь, как Саймон швырнул цветочный горшок в стену, когда увидел там червяка?

– А сейчас он оператор на канале Sky Sports.

– Саймон? Да ладно!

– Да, мы встретились, когда я давал интервью. Даже не поверил, что он жмет мне руку. Он больше не боится микробов.

Я смеюсь и решаю про себя, что не буду рассказывать про Салони.

– Тебе всегда нравилось возиться с землей, – говорит он и улыбается при этом воспоминании. – Розовый куст погиб, Элис.

– Я всего лишь администратор на курсах, – отвечаю я, не давая ему повторять эту фразу, не желая углубляться в тему. – Так что вожусь больше с компьютером, чем с землей. Договор у меня на год, через несколько месяцев заканчивается, надо искать что-то еще. Но все хорошо. Мне просто хотелось тебя увидеть.

Он чувствует мое одиночество, и мне неловко: хотелось бы предстать перед ним такой же успешной, как он сам, хотелось бы рассказать другую историю.

Он кладет свою руку на мою, и сквозь перчатку я ощущаю его тепло. Оно просачивается в меня, поднимается вверх по руке, к груди. Как чашка горячего чая в холодный день.

– Все хорошо, – шепчет он.

Я киваю, в глазах у меня стоят слезы.

– Спасибо. Надо было уехать с тобой, когда ты просил, – говорю я со смехом и быстро промокаю глаза, пока не покатились слезы. – «Поедем со мной, Элис…» Помнишь? – смеясь, поддразниваю его я. – «Мы можем жить вместе».

– Я правда этого хотел, – отвечает он.

– Нам было всего-то по семнадцать лет.

– Да, но я не врал.

– А теперь посмотри, как у тебя все сложилось, – говорю я, чтобы сменить настроение, сделать его не таким мрачным. – Ты футболист. Ты отец.

– Верно, – говорит он, и при упоминании о сыне вокруг него появляются розовые пузырьки, как будто надувают жвачку. – Он самый хороший. Лучше Кассиуса ничего в жизни у меня нет. Какие у него цвета? Ты их видела?

– Конечно. Они крутятся вокруг него, как мини-смерчи. Гиперактивный, энергичный ярко-красный, ярко-желтый, неоново-зеленый. Такие пучки энергии.

Он откидывает голову назад и хохочет:

– Вылитый он! Значит, все в порядке? – спрашивает он с облегчением.

– Все в порядке, – успокаиваю я его. Люди меняются, но основной цвет Кассиуса – энергичный, мощный красный. Я думаю, что он пронесется по жизни, как ураган, и в какой-то момент ему придется научиться тормозить; никаких задумчивых, сосредоточенных и логичных отцовских цветов у него и в помине нет.

Открывается входная дверь, и женский голос произносит:

– Я пришла!

– Мама! – громко кричит Кассиус и несется через все комнаты ей навстречу.

Сказке конец, мы убираем руки друг от друга, я промокаю глаза, усаживаюсь попрямее и вижу, как в свой дом входит длинноногая красавица с ковриком для йоги под мышкой одной руки и с сыном под мышкой другой. Настоящая супермодель, с сияющей кожей и блестящими волосами. Если ее и поразило мое присутствие, она умело это скрывает, хотя вид у нее удивленный.

– Здравствуйте… – произносит она, глядя то на меня, то на мужа.

– Детка, – отвечает он, поднимается, подходит к ней и целует. – Это та девушка, особенная, о которой я тебе столько рассказывал – Элис Келли. Элис, а это моя жена, Джамель.

Она широко раскрывает глаза:

– Элис! О боже мой… Я так много о вас слышала!

Она опускает на пол Кассиуса и коврик для йоги, идет ко мне, раскрыв руки, приостанавливается и произносит:

– Ах да, вы же не любите обниматься. Подождите… Что мне делать?

Она нервно смотрит на Госпела, потом на меня и крепко обхватывает себя руками:

– Вот так!

Я смеюсь и отвечаю:

– Спасибо!

* * *

Я плачу. Госпел тоже плачет. Он собрал свои сумки. Летние каникулы скоро заканчиваются, в нашей школе он больше не будет учиться, он уже не вернется, он выдержал испытания в «Бернли», и такую возможность нельзя упускать. Мы провели лето вместе, мне разрешили пожить у него дома, его родители стали моими родителями, и вот теперь все заканчивается.

– Поедем со мной, – говорит он, кладет ладони мне на щеки и нежно целует.

– В Бернли? – плачу и смеюсь я. – И что