Костя зыркнул на него, но промолчал.

Игорь остановился на пороге террасы. Курагин смирно лежал там, где он его и оставил.

«Это уже хорошо. Правила выполняются», – печально подумал Савельев.

Он плохо помнил точную последовательность событий, но избиение покойника горьким осадком скопилось в груди.

Игорь дождался девушки, и они вышли на улицу.

Маша снова услышала ту самую музыку. Она встала и подошла к двери. Теперь девушка могла разобрать мелодию. Это было что-то из шансона. Маша прислушалась. Точно, из шансона. Ее отец любил послушать подобное, но среди многочисленных «Вороваек», Кучиных и Кругов она не могла запомнить ни одного имени.

– Ты че, Машка, тоже Курагу пошла учить? – спросил Юра и ухмыльнулся.

– Заткнись! – оборвала его Стрельцова.

– Маша, что случилось? – Пришвин взял ее под локоть.

– Он опять танцует, – произнесла она.

– Кто?

Пришвин наверняка посчитает ее сумасшедшей. Она увидела это в его глазах.

– Пашка, – сказал Юра и нервно хохотнул.

– Да заткнись ты! – взревел Пришвин. – Маша, кто танцует?

– Димка, – шепнула Стрельцова и закрыла рот ладошкой.

– А вы всегда такой серьезный? – спросила Оля.

– Нет, только когда хожу по-маленькому! – огрызнулся Игорь.

– Да вы еще и пошляк? – Шевченко кокетливо улыбнулась.

– Послушай… – начал Савельев.

– Помню, помню. Три правила, – сказала Оля.

– Все верно. Но для тебя… Лично для тебя есть и четвертое.

– Очень интересно. Какое? – Девушка подошла ближе.

Игорь отстранился.

– Не подходи ко мне ближе метра и не разговаривай со мной.

– Два?

– Что «два»? – раздраженно спросил Савельев.

– Ну, ты… Вы сказали, что для меня есть четвертое правило. То есть одно. А назвали два.

– Хорошо. Специально для одаренных. Есть три правила основных и два лично для тебя. Усекла?

– Грубиян! – Оля надула губки и вошла в туалет, хлопнув дверью.

Костя достал пистолет и пошел к двери, из-за которой доносилась музыка. Он сразу узнал мелодию. «Владимирский централ» – хит застолий. Откуда она взялась в комнате со связанным человеком, Пришвин не знал. Но он собирался это выяснить. Он толкнул дверь и выставил перед собой пистолет.

Колтун танцевал. Теперь Костя видел, откуда лилась эта мелодия. В руках у Димы был телефон. Пришвин смотрел то на безумное лицо парня, то на мобильный телефон, то на расплавленный скотч у стула.

– Ну что вы, давайте танцевать, – произнес Дима голосом, явно принадлежащим взрослому человеку.

– Положи телефон и сядь на стул, – приказал Костя и прицелился в подростка.

– У-тю-тю-тю-тю-тю-тю, как страшно. Брр. – Колтун издевался над полицейским.

– Положи телефон, сучонок! Иначе я прострелю тебе ногу!

Костя чувствовал дрожь в руках. Он очень боялся, что это заметят. Поэтому попытался взять себя в руки. Выходило с трудом. Пришвин был очень напряжен и готов выстрелить в любую секунду. Единственный человек, которому было наплевать на его готовность, танцевал под шансон в метре от него. Вдруг краем глаза Костя увидел какое-то движение. Неужели они заодно? В следующий момент он почувствовал острую боль в запястье.

И раздался выстрел.

Правило номер четыре или пять Шевченко, вероятно, не приняла всерьез. Девица не умолкала. Она рассказала, как была влюблена в учителя физкультуры не то в девятом классе, не то в восьмом, как в прошлом месяце влюбила в себя бизнесмена из Таджикистана. А у него, между прочим, семья и двое деток. Игорь понял, что это надолго. Оля хотела выговориться, пока ей никто не мешал, а Игорь и не собирался. Пока ее монолог не требовал ничьего вмешательства, Савельев решил помочиться прямо здесь, на свежем воздухе. Тирада о бесконечной любви юного тела лилась сквозь щели хлипкой двери сортира. Игорь расстегнул ширинку. Подумал и, решив, что девушка сегодня достаточно повидала мужской плоти, зашел за сарай.

Вдруг бредовая мысль посетила его голову. А что, если… «Она ведь меня хочет». Он мысленно нарисовал себе, как гладит ее ягодицы, как его член входит… Ты придурок! Она же ребенок! Член входит в ее разгоряченное тело. Придурок! Туда входит лом!

Он едва не придушил своего «малыша», когда раздался выстрел и тут же звон стекла. Пистолет оказался в руке задолго до визга «молнии» закрываемой ширинки. Игорь побежал к дому. Ворвался в террасу, едва не споткнувшись о труп Курагина. В кухне он наткнулся на Машу:

– Что произошло?

Стрельцова плакала.

– Маша, что случилось?

Ответом была ругань Пришвина, доносившаяся из спальни:

– Ах ты, пидор малолетний! Ты у меня сейчас говно жрать будешь!

А вы уверены, что это законно?

Ни черта мы не уверены. Мы просто все с катушек слетели.

Игорь вошел в спальню и тут же вложил пистолет в кобуру. Костя надел наручники на лежащего Кулешова, поднялся и пнул парня под ребра.

– У, пидарюга!

Савельев редко слышал, как матерится приятель, в основном это были слова «сука» или «сучонок». Слов, прозвучавших сейчас, в его арсенале Игорь припомнить не мог.

«Нет, мы точно все слетели с катушек».

– Что случилось? – повторил уже в который раз вопрос Савельев. Потом перевел взгляд на пустой стул. – А где этот придурок? – Разбитое окно давало предварительную версию исчезновения узника, но ему нужны были объяснения.

Оля перевела дух и начала рассказывать про их отношения с Кулешовым:

– Он вообще-то придурок, но хороший. – Она улыбнулась, вспомнив о его ревности. – Я уверена, что он сейчас себе места не находит. Отелло, блин. Мы еще с ним в один детский сад ходили. Он и тогда придурком был. Представляете, предлагал девочкам потрогать свой «крантик» в обмен на то, что он потрогает их «персик». Ну, не придурок?

И тут Оля услышала какой-то странный звук. Она замолчала и прислушалась.

– Игорь? Вы здесь?

В ответ молчание.

– Игорь? – чуть громче позвала Шевченко.

Может, устал ее слушать и пошел отлить?

– Игорь! – повторила она.

В следующий момент что-то упало на крышу туалета. Или кто-то?

– Помогите… – прошептала Оля и подняла голову вверх.

На крыше явно кто-то был. И этот кто-то был крупнее кошки или даже собаки. Она попыталась припомнить, когда в последний раз видела крупных собак, лазающих по крышам, но так и не смогла. Она не видела на крышах даже маленьких собак. Это был человек!