– Да мы уже познакомились, в резиденции, – вздохнула она. – Такой охальник…

– Нравится?

– Не то чтобы очень… А потом, я в Америку не собираюсь.

– Там разберемся, вылазь! Организуем вам нечаянную встречу. Он всю ночь сегодня будет вдоль границы прогуливаться. И ты тоже.

Оксана на секунду задумалась, после чего с вызовом оглянулась на подпол:

– А что? Назло ему! Пусть своих айбасов стреляет! Я с американцем погуляю. Вон какая ночка теплая, духмяная, волшебная… Закружу ему голову, чоорон хотун!

Отвернула гайки на решетке, задрала подол и перелезла через подоконник на волю…

Они так и просидели весь день в бане. Толстокожий Куров и вовсе проспал с утра до вечера и вставал с полка, только чтобы съесть принесенную бабкой пищу с праздничного стола. А Сова покою не знала – то и дело бегала в хату, прокрадывалась на цыпочках и прислушивалась, что в подполе творится. А там сначала ругались, шумели и вроде даже дрались. Но может, и не дрались, а внук волю давал рукам, проявлял свой кундал и получал за это. Должно быть, сильно разошлись – люк своротили вместе с диваном, из посудника плошки полетели. Бабка подпол закрыла и на всякий случай пулемет разрядила. Она по опыту знала, что после ссор, как после грозы, всегда светло и радостно становится. Ну, повздорили, выпустили лишний пар, ынеркию, и опять благодать. А пара этого за годы разлуки вон сколько у них накопилось – пока весь выйдет, не один день в подполье сидеть придется.

– Не суетись ты! – прикрикивал на Сову дед, просыпаясь. – Лучше вон возьми бубен и камлать учись. Или поспи, а то в полночь шаманить пойдем. Надо внука выручать.

– Взрывчатки-то сколько брать? Мы ведь теперь вдвоем только пуда два унесем, а раньше одна столько таскала..

– Я тебе дам – взрывчатки! – пригрозил Куров. – Мы пока магической силой айбасов крушить станем. Ты лучше мне горилки принеси, чтоб кундал поднять.

– Нечего! Юрко вон почти не пьет, а шаманит. Добывай ынеркию из воздуха, как в телевизоре кажут, или вон упражнениями всякими. Ега называется.

– Сама ты Яга! Йога! Ты из воздуха получай! Я мужчина основательный, зрелый и привык брать ынеркию от натурального продукта. Поздно переучиваться… Наливай!

Раньше бы она закатила монолог на полчаса, но тут притащила четверть, скупой рукой плеснула в банный ковшик:

– Ладно, чтоб склеилось у них.

– Давай, чтоб операция у нас склеилась! Давно мы с тобой не шаманили, а? Не страшно хоть? А то прими для храбрости.

– У меня кундал и без горилки тутан!

– Сигналы-то наши помнишь?

– Еще бы! И сейчас в ушах стоит, как ты воробьем чирикал! – усмехнулась Сова, делая глаза загадочными. – А какие силы и средства приготовить?

Дед развалился на полке:

– Лопату, грабли и кусачки возьми.

– Козла брать?

– На что?

– В дозоре постоит. Или для отвода глаз.

– Сама постоишь для отвода. Еще прихвати калоши резиновые…

И захрапел, старый черт! А тут хоть сама с собой разговаривай или с козлом. Сова грядки пополола, вечером полила огород и снова в хату прокралась, а у молодежи там опять дискуссия: и Оксанка на шаманском уже чешет, и Юрко вроде язык вспомнил, но никак договориться не могут. Ладно, может, к утру разберутся…

Заполночь бабка Курова растолкала, умыться подала. И сразу стало видно, отдохнул дед – заметил, наконец, Сову и, леший, ущипнул за талию.

– А ты еще ничего, юрюнг курдук!

Ласковое слово перед операцией, оно ведь как политзанятие, дух повышает. Быстро собрались и огородами на край села. Там бабка встала в дозор среди крестов и надгробий, а Куров калоши надел, кусачками проход в колючей проволоке сделал, проник на контрольно-следовую полосу и оттуда уже давай соловьем ее высвистывать. Сова к нему проползла и тычком в бок:

– Сдурел, что ли? Начало августа. Соловьи-то не поют давно!

– Забыл! Да кто их слушает-то теперь? Все одно не поймут.

– Не нарушай маскировку!

– А как тебе сигналы-то подавать?

– Козлом кричи, Степкой. Его все знают… Дел даже обиделся:

– Ты бы его переименовала, что ли, другой паспорт выписала…

– Погожу пока. Ты еще мне предложение не сделал… Он аж подскочил, забыв, что находится в запретной зоне да еще под яркими фонарями:

– Какое еще предложение? В ночной клуб, что ли?

– Для начала, может, и в клуб…

Куров первый пограничный столб подкопал, раскачал его и перевернул гербами наоборот.

– Ты еще там плясать пойдешь, – сказал, – как Тамарка Кожедуб.

Сова граблями полосу разровняла, следы скрыла.

– Что бы и не поплясать? Я женщина свободная…

– Наблюдение веди! – застрожился дед. – Свободная… Таким образом они пять погранзнаков развернули, уже до таможни рукой подать, а у бабки будто свербит – задирать начала с каждым столбом. Один тугой попался, ну и стали вдвоем его крутить, и Куров невзначай приобнял Сову вместе со знаком. Так она вывернулась и чуть граблями не огрела:

– Чего это ты позволяешь себе? На операции? Хоть бы подарочек какой подарил сначала…

– Пенсию принесут, я тебе леденцов куплю, – пообещал он. – Давай не отвлекайся!

– На что мне твои леденцы? Хочу колечко, с бирюзой. В магазине видала.

В общем, чего-то закапризничала старуха, а это значит – до конца операции. Никак нрав не изменился! И выбирает самый критический час, когда затаиться надо, язык прикусить, слиться с окружающей местностью под носом у противника, а она в это время чего-нибудь требовать начинает. Полагая, что ему будет трудно отказать и, уж если пообещал чего, потом выполнять придется. Куров еще с партизанских времен этого терпеть не мог, оттого и не хотел брать ее в пару на задания. И хорошо, уже ночь, контрабандисты сами вышли на операции, а то бы его с бабкой давно заметили в запретной зоне.

– Я тебе одно уже дарил, – буркнул дед. – Серебряное… Заметай следы ровней! Чернобай обнаружит!

– Так оно износилось – с руки спадает!

– Привязывай. Изолентой примотай! Ыррыатын…

– Что я тебе, электрический провод? – распрямилась бабка и подбоченилась. – Под напряжением?

А видеокамера в это время рыскает, шарит вдоль стены. Дед повалил Сову и к земле прижал:

– Ладно, куплю. С бирюзой… Только не вставай, ползком надо.

– На что мне твое колечко? – завредничала. – Тьфу на него! Тундара ты якутская…

– Тебе чего надо, Елизавета? – отчаялся Куров. – Весь день в бане просидели, могла там сказать. Операцию завалишь.

– Отдохнуть хочу. – И распласталась на КСП. – Притомилась.