Выходит, и правда, мой дом – моя крепость, а за крепостными стенами хоть трава не расти! Вернее, эта самая трава растёт совсем не так, как нам хочется.

Да сейчас хоть стань я перед Илоной на колени, хоть ещё по-иному унижайся, она примет это как должное. Не то, чтобы я собиралась унижаться, но вообще. Анекдот, да и только: ну не люблю я тебя! И тут бесполезно наизнанку выворачиваться.

– Лена, – я нарочно так её назвала, ведь она по паспорту Елена, – а ты не могла бы привстать из-за стола?

– Что? – она решила, что ослышалась.

– Ну, привстань, что тебе трудно?

Она вообще вышла из-за стола.

– Ну, привстала, и что?

Я встала рядом с нею.

– Смотри, твоя юбка примерно на семь сантиметров короче моей. Это притом, что мы с тобой одногодки. Почему тебе можно то, что мне нельзя?

– Я не юбку имею в виду, а вообще…

– И я вообще. У тебя в одном ухе три сережки, это в сорок три года! У тебя сиськи вылезают из выреза во всех твоих платьях. У тебя стрижка… какая, «ирокез»? Такую носят шестнадцатилетние девчонки. Ты грызешь меня за то, что мужчины преподносят мне цветы, просто из симпатии, а сама внаглую спишь с моим мужем, хотя мы уже много лет считаемся подругами…

Давно пора было объяснить этой.., что я обо всём знаю. Иван сам признался, но Илона ничего не говорила, так что пришлось взять её на пушку. Вот я научилась задавать вопросы! А прежде всегда бекала-мекала, говорить прямо казалось неудобным. А тут мгновенный результат. Илона пошла пятнами, вскочила со стула, потом опять на него плюхнулась.

– Кто тебе сказал?

Это был тон виноватого, но при этом воинственно настроенного человека.

– Неважно. Свинья ты, Вёртышева, не знаю, зачем я вообще открыла тебе двери своего дома!

Опять высокопарный тон. Вот как, оказывается, я выражаю свой гнев. Совсем недавно я высказывалась вслух, что мы с мужем никогда не ругались. Но и с друзьями тоже я никогда не выясняла отношения, особенно на повышенных тонах. Всё-таки, как теперь выясняется, глубоко во мне запрятана скандалистка, о чём я и не подозревала. Можно ведь не расставлять всё по местам, махнул рукой, и иди себе дальше. Неужели всю жизнь прежде я не жила, а лишь притворялась? Нет, не притворялась, а не задумывалась, так, не так, какая разница! Плыла по течению, короче!

– Знаешь, что, подруга, уматывай-ка ты отсюда! – вдруг сказала я, уже ничему не удивляясь. – Я сама заплачу за всё.

– Это, между прочим, не твое личное кафе…

Илона попробовала качать права, но я так на неё взглянула, что она фыркнула как лошадь, встала из-за стола и пошла по залу, виляя бедрами.

Что можно было сказать? Так мне и надо. Пока не поздно, учись, Юлиана, выбирать себе друзей.

Думаю, именно после той нашей встречи Илона уговорила Ивана привести её в наш дом, и где судьба в лице Федора наказала подругу за это.

После сына с невесткой пришла мама. Я убирала со стола в кухне – после чая с мёдом мне и в самом деле стало лучше, а может, просто от того, что у меня в гостях побывали люди, которые любили меня…

Тут я не сомневалась, кто пришёл. Я мамочку узнаю по походке.

– Юлиана! Я не успеваю за тобой! Ты кажется должна быть в больнице!

Она всегда так говорила в порыве недовольства – все предложения с восклицательными знаками.

– Что поделаешь, времени мало, вот я и тороплюсь.

– Не придумывай, у тебя ещё уйма времени впереди, чего обо мне не скажешь… А где Иван?

– На старой квартире.

И я не лукавила. Он по идее там, если не в больнице у Илоны. Её ведь уже перевели из реанимации. До срока маме не стоит знать о том, что мы разводимся. И разрушаем её детище – это ведь она двадцать пять лет назад соединила нас в пару. Лишь при небольшом содействии свекрови. Мы помолчали. Странно, с родной матерью говорить не о чем. Внукам они звонила сама, на мобильники, а у меня? У меня всё по-прежнему. Разве что, только болезнь.

– А как папа?

– Здоров. Как обычно, по утрам бегает.

– А ты не дозрела.

– А у меня конституция организма такова, что физические нагрузки его подрывают.

Мама всегда умела доказать свою правоту, если чего-то не хотела делать.

Она и дома не хотела сидеть, в шестьдесят пять лет, преподавала этику поведения в кадетском корпусе. Что-то около пяти часов в неделю. И очень следила за собой. Кажется, она – одна из немногих женщин, кто не сталкивался с ходьбой отца на сторону. Он был верен жене, объявлял её лучшей женщиной на свете, и в свободное время писал мемуары о своей работе в КГБ.

– Ты побледнела, – сказала мама, – пойдём, уложу тебя в кровать.

Моего взбадривания после чая мне отчего-то надолго не хватило. Видимо, я против своего утверждения была всё-таки ещё больна. Потому я покорно последовала за мамой.

– Я как чувствовала, – кричала она мне из кухни, – куда тут же устремилась, ставить чайник на плиту, – взяла из дома малиновое варенье.

После антибиотиков, которые кололи мне в больнице, малиновое варенье было как слону дробина, но я покорно опять пила и чай с вареньем, и ела мёд, отыскавшийся в холодильнике, и аспирин, так как всунутый под мышку градусник показал тридцать семь и восемь – мама всегда была бурно деятельной, сколько я её помнила. Никогда не сомневавшейся в своей правоте. Поневоле вспоминался анекдотический зануда, которому легче дать, чем объяснить, почему ты не можешь… Прости меня, мама!

– Папа передавал тебе привет, – сказала она взглядывая на часы. Она не любила оставлять отца надолго одного.

– Спасибо.

– Теперь ты постарайся заснуть, а я побежала. Ты же знаешь, отец без меня не станет ужинать. Он терпеть не может сам лазить по тарелкам.

Конечно я всё знала.

– Закрой за мной дверь! – приказал удаляющийся мамин голос.

Я заставила себя встать и поплелась к двери. Закрыла её на верхний, автоматический. У всех членов моей семьи есть свои ключи. И у Саши…

Но как ни крути, а проснулась я с ощущением здоровья, правда, всё ещё в сырой ночнушке. Видно, всю ночь потела, но не нашла в себе силы встать и поменять на сухую.

Поднялась – голова не кружилась, в теле присутствовала легкость. Скорее всего мой послушный организм настраивался. Сегодня я должна была ехать на железнодорожный вокзал, встречать Люськину маму.

Я ожидала на вокзале прибытия поезда «Москва-Адлер», который стоял в нашем городе пятнадцать минут.

Вначале хотела прихватить кого-то из сыновей, но потом подумала, что управлюсь одна. Я чувствовала себя всё лучше, и даже с аппетитом поела, наскоро сварив суп из пакета. Машину я вожу теперь довольно уверенно, а если вещи будут тяжелыми, возьму носильщика.