Мелисанда опустилась на колени.

— Господи, помоги мне в этот тяжкий час, как всегда помогал мне! — взмолилась она. — Пока я жива, моя судьба еще не исполнена. Я выполню свое предназначение, Господи. Но что же мне делать? Спасти купца от несправедливого приговора, помочь ему бежать из города? Или спастись самой?

Она опустила голову, закрыла глаза, воздела сложенные в молитве руки и замерла. Справа что-то зашуршало. Не двигаясь, Мелисанда открыла глаза.

Мышь шмыгнула по полу, остановилась, принюхалась, побежала дальше, запрыгнула на тюфяк и спряталась под голубым платьем. Мелисанда смотрела, как она двигается под тканью.

Руки девушки занемели, тело начало болеть от неподвижной позы, но она заставила себя смотреть дальше. Платье шевельнулось, и мышь с невероятной скоростью метнулась к хлебу. Откусив немного, она с добычей в зубах опять спряталась под платьем. Но на этот раз она не стала там задерживаться, вылезла из-под него и, устроившись на распятии, с наслаждением принялась за еду, вгрызаясь в кусочек хлеба. Доев, мышь встала на четыре лапки, сбежала с тюфяка и скрылась в норке.

Мелисанда опустила руки, встала и принялась растирать затекшие ноги. Это был знак. Она сама — это мышь, распятие, поблескивавшее в слабом свете, — воля Божья. Возлюби ближнего своего. А значит, спаси купца. Хлеб — это ее тело, выживание: значит, нужно бежать из Эсслингена. Этот знак можно было объяснить только так: ей нужно спастись самой, но перед этим освободить купца.

* * *

В зале заседаний гул стоял, как в пчелином улье. С полдюжины человек пытались переспорить друг друга.

Хеннер Лангкоп и Эндерс фон ден Фильдерн шептались с Герольдом фон Тюркхаймом, главой одной из влиятельнейших и знатных семей в Эсслингене. Тюркхайм, худой седовласый старик, отличался осанкой, которой позавидовал бы иной юнец.

Карл Шедель, глава гильдии скорняков, говорил с Вальдемаром Гвиррили, главой гильдии ткачей. Оба тоже были весьма уважаемыми в Эсслингене людьми.

Немного в стороне стоял Конрад Земпах. Советник наблюдал за присутствующими, задумчиво покусывая нижнюю губу. Он решил не выступать со своим заявлением сразу, а подождать и выяснить настроения в совете.

Гул сразу утих, когда в зал вошел Иоганн Ремзер, глава городского совета.

— Добрый день, уважаемые господа! — воскликнул он, направляясь к своему месту за столом заседаний. — Простите, что я так поздно известил вас о предстоящей встрече, но дело, как вам известно, не терпит отлагательств. Безусловно, вы уже слышали о том, что Бенедикт Ренгерт, сын уважаемого… — Ремзер закашлялся, его лицо покраснело. — Сын уважаемого винодела Йоста Ренгерта был подло убит. К счастью, убийца оставил свой нож рядом с телом, и потому мы смогли сразу же задержать его. — Ремзер запнулся, сделал вдох, но на свое место так и не сел. — Теперь о нашей проблеме. Убийца, некий Вендель Фюгер, винодел и виноторговец из Ройтлингена, тоже из очень уважаемой семьи. — Он покачал головой. — Ну что тут скажешь…

Слуга протянул ему бокал, глава совета сделал глоток и с облегчением вздохнул.

— Только что прибыл гонец наместника в Ахальме, — продолжил он. — Как вы знаете, король только в этом году вернулся с коронации в Италии и сразу же предоставил герцогу Ульриху Вюртембергскому, заклятому врагу нашего города, права на Ахальм. А это значит, что Ульрих теперь является наместником и в Ройтлингене. — Помолчав, глава совета опустил ладони на спинку стула и обвел взглядом присутствующих. — Как вы, должно быть, уже поняли, Ульрих не преминет воспользоваться этим случаем, чтобы вмешаться в дела нашего города. — Советник возмущенно взмахнул рукой. — Уже сейчас он потребовал, чтобы мы незамедлительно представили ему доказательства вины Фюгера.

Все в зале заговорили одновременно.

— Какая наглость!

— Что он себе возомнил?

— Неужели эти проклятые вюртембержцы никогда не оставят нас в покое?!

— Тихо! — Глава совета хлопнул в ладоши. — Я разделяю ваше возмущение, но давайте разберем все по порядку, если вы не возражаете! — Он отодвинул стул, устало сел и отер платком пот со лба.

Некоторые из советников последовали его примеру и расселись за столом, взяли бокалы с вином. Герольд фон Тюркхайм остался стоять.

— Господа, — начал он, и его голос эхом отразился от стен зала. — Я думаю, вы все согласны с тем, что герцог Вюртемберга и королевский наместник не имеет права вмешиваться в нашу систему правосудия. Эсслинген — свободный город, герцог нам не указ.

В зале одобрительно загудели, но советник поднял руку, останавливая гомон.

— Я еще не договорил. Хотя намерения герцога кажутся мне столь же неприемлемыми, как и вам, я полагаю, что мы должны поступить мудро, а не действовать подобно горячим сорвиголовам. Зачем развязывать вражду, которая никому не пойдет на пользу? Мы же не хотим, чтобы из-за каких-то глупостей к нам в город опять пришла война, особенно теперь, когда царит мир и Эсслинген процветает. — Он помолчал, чтобы присутствующие осознали смысл его слов.

Все молча смотрели на него.

— Мне кажется, было бы правильно отослать гонца к герцогу и передать послание, которое, скажем так, убедило бы Ульриха не вмешиваться.

— Что за послание? — нахмурился Карл Шедель.

— В том числе и признание виноторговца, — улыбнулся фон Тюркхайм. — Вряд ли кто-то станет возмущаться, если такое признание будет.

Глава совета одобрительно кивнул, махнув платком.

— Отлично придумано, Тюркхайм. Вы у нас хитрый лис. — Он положил платок на стол и разгладил складки. — Теперь в игру вступает наш дорогой Мельхиор. Благодаря его мастерству нам не придется долго ждать признания.

Советники одобрительно закивали. Но затем слово взял Вальдемар Гвиррили.

— Вы уверены, что мы можем положиться на палача? — спросил он. — Этому проклятому мальчишке тоже предстоит разбирательство. Разве не он виновен в смерти той бесстыжей шлюшки?

— Попридержите язык, Гвиррили, — одернул его Шедель. — Вы знаете, что такие выражения недопустимы, тем более в стенах ратуши. Нашего палача ждет справедливое наказание за его проступок. Но, к слову, его оплошность не кажется мне столь значительной. В конце концов, девица умерла не под пытками, а отправила свою душу в преисподнюю, совершив самоубийство. Дело с Ройтлингеном и графом сейчас кажется мне важнее.

— Возможно, — проворчал Гвиррили. — Но я этому парню не доверяю. Есть в нем что-то жутковатое.

Конрад Земпах нервно рассмеялся. Разговор принимал неприятный для него оборот.

— Вы ведь не суеверны, мастер Вальдемар? Неужели вы боитесь, что Мельхиор взглядом отправит вас в преисподнюю?

— Ха! — Вскочив, глава гильдии навис над Земпахом и упер руки в бока. — Конечно, я не верю в эту чушь! То, что мне не нравится в этом мальчишке, никак не связано с ведовством. Я ему не доверяю, вот и все. Что мы о нем знаем? Ничего. Пять лет назад Раймунд, да будет земля ему пухом, привел его в ратушу. Но разве кто-нибудь когда-нибудь удосужился проверить, правду ли нам рассказал палач? Нет. Этот Мельхиор может быть кем угодно. Еретиком, евреем — кто его знает. У нас есть только слово мертвого палача, не более.