Человек в розово-сером пальто был близок к капитуляции. Время его ответов удлинялось. Он поднимал руку и называл новую цифру после долгого раздумья. Он пытался загнать противника в тупик, но без прежнего воодушевления. А чиинит вскидывал руку без всякого колебания, словно безумная цена, которую он небрежно выкрикивал, была для него пустяком, шуткой, милым развлечением в хорошей компании.

Лучи прожекторов ушли с центральной сцены под недовольные, но быстро подавленные крики разочарования зрителей, лишенных возможности созерцать красоту продаваемой девушки. Их мощные лучи скрестились на двух соперниках, высветив белым овалом их эскорт среди окаменевшей толпы.

– Миллион единиц!

Толпа колыхнулась, словно море под шквалом ветра. Даже франсао, кроме Майтрелли, встали и поднялись на цыпочки, чтобы наблюдать за торгующимися.

Огромные капли пота стекали по перекошенному и бледному лицу человека в розово-сером плаще. Они выдавали невероятные переживания и напряжение. Его рука медленно поднялась над черной шапочкой.

– Миллион сто тысяч! – с трудом выговорил он.

Бесстрастная рука чиинита пробила световой занавес. Тишину разорвал блеющий голосок:

– Миллион двести тысяч!

Его противник печально глянул на девушку и покачал головой, отказываясь от дальнейшей борьбы.

– Никаких сожалений? – спросил комиссар. – Один… Действительно не жалеете? Два… Три! Продано! Конец торгов!

Опталиевый молоточек три раза ударил по пульту. Раздались жидкие аплодисменты, прожектора погасли, настенные лампы налились грязноватым светом. Толпа, подталкиваемая стражей рынка, сгрудилась у центральных ворот, чьи створки медленно раздвигались.

Вокруг центральной арены образовался ров с металлическими стенками, и она буквально провалилась в подвал рынка. Исчезли крышки клеток, и гигантская створка накрыла провал. Глактус встал, поклонился некоторым франсао и удалился, покачиваясь из стороны в сторону.

– Он заранее знал, кто станет покупателем! – сказал Майтрелли. – Поскольку не принял обычных предосторожностей. Никаких банковских отпечатков, никакого залога. Все было решено заранее. Единственным неизвестным была сумма торгов. Теперь нам пора действовать. Зортиас ждет нас у аэрокара. Я знаю, где будет происходить обмен. Мы немедленно отправимся туда и подготовим встречу этим двум ошибкам природы! В этой толчее наш уход никто не заметит.

В сопровождении двадцати охранников в желтой форме франсао и Тиксу прошли через разрозненную толпу. Как и предвидел Майтрелли, никто не обратил на них внимания. Но в момент, когда они ныряли в проход галереи, позади них возник человек и схватил франсао за плечо. Тот обернулся, положив руку на карманный скорчер.

И расслабился, узнав Донку, приятеля-франсао, старика, которому было более ста тридцати стандартных лет, выдающийся возраст для одного из руководителей Каморры. Они редко доживали до ста лет. И обычно становились жертвами покушения, наследственной войны, затеянной одним из их помощников, или от преждевременного износа нервной системы. Фон Донку, одетый в традиционную тогу винного цвета, в шляпе, выдававшей его дельфское происхождение, хорошо знал Сифа Керуака, наставника Било Майтрелли. Это был патриарх с пергаментным лицом, редкими белыми волосами, торчавшими на черепе, усеянном коричневыми пятнами. У него были черные пламенные глаза и тонкогубый рот. Рука, настоящая лапа с когтями, разжалась, и взгляд старика вонзился в глаза Майтрелли.

– Било, твои намерения действительно представляют интерес для Каморры? – спросил он резким голосом.

Вопрос Фон Донку не застал врасплох оранжанина. У старого франсао была лучшая сеть информаторов. У него были глаза и уши повсюду.

– То, что я собираюсь сделать, я делаю для себя, – спокойно ответил Майтрелли. – А значит, и в интересах Каморры. У нас общие интересы и задачи.

– Я никогда не сомневался в этом, Било. Но ты будешь один. Мы не можем открыто поддерживать тебя в операции, нарушающей наши законы. Если ты не устранишь эту свинью Глактуса, никто больше не решится действовать против него. И он постарается торговать без посредников. Иными словами, перестанет платить дань Каморре. Тебя придется устранить, чтобы попытаться вернуть его на верный путь.

Старик крепко сжал руку Майтрелли и окинул его любовным взглядом.

– Не упусти его, Било! Я всегда мечтал продырявить ему брюхо, но так и не перешел к решительным действиям. Опасайся его охраны. Пусть твои люди целятся поточнее. Этих зловонных чудовищ надо поражать с первого выстрела… Раны только придают им ярости!

Фон Донку поклонился и растворился в толпе.

Внутренность клетки вновь погрузилась в зеленоватый полумрак. Разгоряченная лихорадкой, Афикит пыталась хоть как-то привести в порядок разрозненные мысли. Непрерывная истощающая борьба на грани отчаяния и надежды, отказа и желания, жизни и смерти.

Люди толстого торговца охраняли ее с таким рвением, что никто не мог вызволить ее из этого кошмара. Ни друзья, чьи эмоции она уловила в толпе, ни мелкий служащий агентства с Двусезонья, чья робкая улыбка свидетельствовала скорее о бессилии, чем о надежде на спасение. Даже при помощи могущественного человека, сидевшего рядом с ним…

Астрономическая сумма, заплаченная за нее, не улучшала положения Афикит. Наоборот, она удвоила бдительность стражей. Ей не удалось разглядеть лица покупателя. Она только заметила светло-зеленое пятно, размытое лучом прожектора. Но интуиция подсказывала ей, что не стоит ждать сострадания и милости от этого человека. Клетка, подготовленная для нее, вряд ли была предпочтительнее той, в которой она сидела сейчас и которая плавно скользила, как бы подталкиваемая невидимым руками, по водорельсам, уложенным на полу.

Афикит слышала лишь плеск воды и глухие голоса, которые становились шепотом после прохождения через акустические фильтры стенок. По лбу и щекам стекали ручейки пота, все ее тело пропитала отвратительная влага, нарушение восприятия создавало впечатление, что она бодрствует в собственном сне, где формы, цвета и звуки растягивались до бесконечности, пока не сливались в одно целое. Осталось только четкое ощущение микроскопической жизни, бурлившей в ее венах и подтачивающей нервную систему.

Давление воздуха постепенно снижалось. Она смогла сесть и привалиться к эластичной стенке. Подумала об отце. Она злилась на отца, что он передал ей звук жизни, антру. Словно Шри Алексу, индисский наставник, ее отец, предвидел трудности и хотел заставить жить. Она жила, но какой ценой!.. Отец, об этом ли вы думали? Знали ли вы, что вашу дочь превратят в рабыню, низшее существо, накачанное наркотиком, которую берут и бросают по мимолетному настроению? Моя жизнь?.. Убаюканная равномерным хлюпаньем водорельсов, она незаметно для себя уснула.

Кабина неслась по туннелю. На стекла попадали брызги с водорельсов. Чрево города было прошито подземными проходами, словно поселение возводилось над гигантским термитником. Тиксу подумал, что, наверное, надо обладать невероятно развитым чувством ориентации, чтобы не заблудиться в этом лабиринте, в этом пересечении мрачных галерей, которые, казалось, уходили к центру планеты.