Да, я не воевал в ДРА. Хотя, как многие мои сослуживцы, писал рапорт с просьбой отправить туда для выполнения интернационального долга. Не попал – солдат службу не выбирает… Но там воевали мои друзья-однокашники. Двое из них вернулись инвалидами, а одного доставил на родину «Чёрный тюльпан»… Вернувшиеся живыми «афганцы», потрясённые пережитым, нескоро ещё, наверное, напишут мемуары. Для осмысления нужно время. Для определения своего места в мирной жизни тоже нужен срок. Какой? Месяц, год, жизнь? До мемуаров ли тут?

А как быть с теми мальчишками, которые уже сегодня ждут рассказа о подвигах своих старших братьев? Как быть с матерью, которой тень «Чёрного тюльпана» застила свет? Она уже сегодня хочет знать, как служил и погиб её единственный сын. Да, ответ надо дать уже сегодня.

Потому и пишу я об этом.

поёт Александр Розенбаум.

Однако я узнал о «Чёрном тюльпане» не из его песни.

…Шли тактические учения. Продрогнув на февральском беспощадном ветру, мы набились в стоящий неподалёку от огневого рубежа санитарный автобус, чтобы хоть немного согреться. Тут кто-то сказал:

– Да, наши морозы – это не Афган…

– И там морозы бывают, – отозвался майор Полыгалов, недавно вернувшийся из-за «речки». – В горах и летом снег, а в Джелалабаде круглый год – весна.

– Зато у нас война ненастоящая, – разговор раскручивался по формуле «а у нас в квартире газ, а у вас?».

В этом же ключе съязвил и наш начвещ:

– А если бы здесь убивали, то тела на таком морозе хорошо сохранялись бы…

– Тебе бы все хранить, тыловая твоя душа, – неожиданно резко оборвал «шутника» Полыгалов. И, словно поясняя свою резкость, сказал:

– Я вот, мужики, однажды видел такое…

Поручили мне тела трёх солдат к «Чёрному тюльпану» доставить. В Кабульский аэропорт. Там укладывают их в «цинки» для отправки в Союз. Дело в том, что «цинки» развозить по частям, когда идут боевые, невозможно. Да и некому в войсках заниматься траурными делами. В частях «двухсотых» просто заворачивают в специальную полиэтиленовую пленку и вертолётом или БТРом, если расстояние небольшое, отправляют в Кабул. Там есть пересыльный пункт для мёртвых – мертвецкая, проще говоря.

Такое поручение я выполнял впервые. Мне, конечно, объяснили, как доехать до «пересылки».

Подъехали. Стоит обыкновенная палатка УСБ. В таких полевые медицинские пункты разворачивают. Ничего на первый взгляд необычного. Только вокруг армады мух и – лето, жара! – запах такой, что всё нутро выворачивает.

Вытащили мы тела из БТРа, положили на землю. Тут из палатки человек вышел. А на нём только медицинский халат, кроссовки да на руках – резиновые перчатки. Подошёл к нам. Спиртом от него разит – чиркнешь спичкой, загорится.

– Новых привезли? – развязно так спрашивает. Я уже собрался отчитать незнакомца за пьянство, а он:

– Щас, майор, все оформим. Я – старший команды… Щас всё будет в порядке. – И, повернувшись к палатке, позвал:

– Володя!

Вышел второй – тоже в халате и кроссовках.

– Щас вскрытие сделаем, обмоем, протрём формалинчиком, оденем как положено… – продолжая бормотать себе под нос, старший кивнул помощнику, и они, взяв тело одного из убитых, понесли в палатку.

Потом забрали остальных.

Прошло, наверное, около часа, когда старший выглянул из палатки и так же фамильярно (что в его состоянии вполне объяснимо) крикнул:

– Майор! Зайди посмотри, всё ли так сделали?

Я пошел, стараясь не дышать глубоко. И все-таки, когда очутился внутри, с трудом сдержал тошноту…

Поверьте, на войне со смертью сталкиваешься почти ежедневно, но это всё не то. Совсем не то, что увидел я в мертвецкой!

Тела лежали везде, заполнив палатку.

Никогда не забуду одного убитого – атлетического сложения парень, светловолосый, глаза открыты, улыбается, как живой. А под левым соском чуть заметная ранка…

– Солдат, десантник, – сказал старший, перехватив мой взгляд, и указал рукой в перчатке:

– Вон ваши!

Наши однополчане лежали уже в парадках. Я кивнул старшему и быстро вышел.

Только побывав там, понял, – трезвому человеку работу в мертвецкой не выдержать! А когда зальёшь шары – легче, наверное. Ведь кому-то надо и эту работу делать…

На следующий день погрузили мы «цинки» в «Чёрный тюльпан» и в обратный путь отправились, в свою часть. А ребята полетели в Союз…

Полыгалов умолк. Молчали и остальные. А мне показалось, я вижу, как «Чёрный тюльпан» летит на север, и медленно плывёт за ним по ослепительно белым снегам траурная тень.

2

Телефонограмму о прибытии «груза двести» начальник отделения райвоенкомата капитан Пухов получил незадолго до окончания рабочего дня. Ему было хорошо известно, что скрывается за этими цифрами. Из Афганистана везут на родину тело погибшего военнослужащего. Чуть позже сообщили и фамилию – рядовой Смирнов Игорь Дмитриевич. Год призыва – 1985-й. Воздушно-десантные войска…

Пухову даже показалось, что он помнит этого призывника…

Взвод разведки принял бой в извилистом ущелье.

Головной БТР сразу подбили душманские гранатометчики.

Игорь Смирнов, который был на броне второго БТРа, только и успел подумать: «Там же братишка!»

Братишкой он звал своего однофамильца Ивана Смирнова, с которым подружился за время службы в разведбате. Да и внешне они были похожи, как настоящие братья: русоволосые, голубоглазые, рослые.

Иван был старше на год и готовился к дембелю. На эти «боевые» он просто напросился пойти у взводного – по неписаным традициям, когда до замены оставался месяц, дембелей на «дело» не брали…

Что такое попадание гранаты в БТР, Игорь знал хорошо. Если люки закрыты – считай, в живых никого из экипажа нет! Но поверить, что друг погиб, не мог.

До подбитого БТРа было метров пятьдесят. «Надо вынести Ваньку», – решил Смирнов.

– Прикройте! – крикнул он товарищам и рванулся вперед. За скатом БТРа упал. Перевёл дыхание и пополз к боковому люку. Тот, на счастье, оказался открытым. Вытащил окровавленного друга: кажется, дышит! Вернулся проверить остальных. В живых – больше никого. Взвалил на спину Ивана и тяжело побежал к своему БТРу.

И тут сзади тяжело грохнуло…

Проводить Игоря Смирнова в последний путь пришли почти все жители уральского городка: школьники и учителя средней школы, которую он закончил два года назад; рабочие вагоноремонтного завода, на котором работал до призыва; знакомые и незнакомые люди.