Любое решение о том, какой будет религиозная ситуация в Европе, разумеется, должно было затрагивать евреев. В программу заседания сейма был включен формальный диспут (a disputatio) между Иосифом бен Гершоном из Росхейма с еврейской стороны и Антонием Маргаритой, урожденным Марголисом, – евреем-выкрестом, который, как многие другие обращенные в католицизм, оправдывал свое предательство, публикуя злобные наветы на народ, от которого отрекся. Его сборник клевет, изданный под названием «Вся еврейская вера» («Der gantz Jüdisch glaub»), стал бестселлером. Пока Иосиф препирался с Антонием, под вопросом стоял будущий статус всего идишского населения империи; победа предателя сделала бы еврейскую жизнь невыносимой.

Но, как пишет Сало Барон, Йосель из Росхейма был «спокойным, тактичным, но обаятельным человеком». Полностью осведомленный в современных религиозных и политических вопросах, он почти всегда мог найти правильный тон. В Аугсбурге, где оппоненты дискутировали, стоя перед самим императором, а христиане внимательно слушали их, спокойная терпеливая логика Йоселя обеспечила победу над яростными доводами Маргариты, и в конце концов именно последний был сначала посажен в тюрьму, а затем изгнан из Аугсбурга. В качестве главного довода католическая сторона попыталась приписать евреям вину в том, что они привели Лютера и его последователей к их заблуждениям. Йосель убедительно отвел эти обвинения как едва ли заслуживающие ответа.

Аугсбургский сейм закончился без достигнутого соглашения. Представители протестантов покинули его, а их лидеры начали собирать войско и искать союзников за границей среди врагов императора. Надвигалась война. Император терял контроль над все большим числом своих владений. Перед евреями стоял нелегкий выбор. Теоретически верования немецких протестантов были намного ближе, а в некоторых случаях по-настоящему близки к еврейским идеям. С другой стороны, папа и император на практике постоянно поддерживали евреев против мелочных интересов горожан и духовенства. Городские советы всегда подавали петиции императору, прося права запретить проживание евреев в городах (это называлось привилегией non tolerandis judaeis). Теперь, однако, на горизонте возник призрак хаоса. Каждый князек, каждый местный феодал, а может, даже каждый мэр города с этого времени был вправе решать, какую политику проводить в отношении евреев. Нетрудно догадаться, какой могла быть такая политика для жителей, говоривших на идише.

Йосель, возможно благодаря своему консерватизму или в силу политической интуиции, решил поддержать императора и папу. Уговорив папского представителя передать ему экземпляр хартии, предоставленной евреям императором Фридрихом Барбароссой за 350 лет до этого, он предъявил его императору, и тот объявил эту хартию обязывающим прецедентом для себя и для всех германских государств. Выбор Йоселя оказался проницательным, потому что настроение Лютера менялось, а вместе с ним вся политическая атмосфера.

Неистовые перепады в позиции Лютера по отношению к евреям удивляют многих его современных последователей, для которых очевидно влияние их величайшего духовного лидера как на высочайшие достижения немецкой культуры, так и на ужаснейшие из них. Лютер был разочарован, обнаружив, что его изначальная благосклонность к евреям не привела к ожидаемой волне обращений в христианство. Он утверждал, что был возмущен, услышав, что, напротив, в Богемии и Польше евреи воспользовались смутой, чтобы привлечь новых прозелитов в свою веру. Он жаловался, что «в Моравии евреи обрезали много христиан и стали называть их новым именем саббатианцев. Вот что происходит в тех землях, откуда изгоняют молящихся по Евангелию: эти люди принуждаются терпеть евреев». Он был лично оскорблен, когда евреи, обращенные им в лютеранство, обратились назад и вернулись к Торе и Талмуду, и говорил, что следующий раз, когда он окрестит еврея, он поведет его к реке Эльбе, повесит камень на шею и столкнет в воду со словами: «Крещу тебя именем Авраама». Он побуждал своего нового покровителя Иоанна-Фридриха I, курфюрста Саксонии, изгнать евреев со своей территории.

Йосель изо всех сил старался аннулировать указ об изгнании, обратившись к своему хорошему другу, реформисту Вольфгангу Кёпфелю, известному под именем Капитон, проповеди которого в Страсбурге идишский дипломат часто посещал «ради его великой учености», правда несколько неубедительно утверждая, что он всегда немедленно уходил, когда начинались обсуждаться дела веры. Он попросил его написать Лютеру, надеясь получить помощь в организации встречи с курфюрстом. Письмо Капитона выражало наивную надежду на то, что «в соответствии с нашим долгом, по которому мы почитаем Бога примером высочайшего милосердия, вы решите просить за них перед принцем». Лютер ответил предводителю евреев вежливым отказом:

Мой любезный Йосель,

Я бы с радостью ходатайствовал за вас, как устно, так и письменно, перед моим милосердным государем, тем более что мои труды сослужили большую службу всему еврейству. Но поскольку ваш народ столь бесстыдно и лживо использовал мою поддержку и совершил действия, которые мы, христиане, просто не можем снести от вас, вы сами лишили меня всякого влияния, которое в противном случае я мог бы употребить перед князьями и знатью в вашу пользу. <…> Ради Распятого еврея, которого никто не отнимет у меня, я бы с радостью сделал для вас, евреев, все, что могу, но вы злоупотребили моей добротой и ожесточили ваши сердца.

Йосель еще шесть раз пытался увидеться с Лютером, но безуспешно. Худшее для евреев, однако, было впереди. Желчность Лютера умножалась, а здоровье к концу жизни ухудшалось. На этом фоне он выпустил два ядовитых памфлета – «О евреях и об их лжи» («Von den Juden und ihre Lügen») и «О неизреченном имени» («Vom Schem Hamphoras un vom Geschlecht Christi»), содержавшие следующие обвинения:

Нет народа под солнцем, более мстительного и кровожадного, мнящего себя Божьим народом лишь для того, чтобы убивать и угнетать иноверцев.

Они суть воры и разбойники, которые не едят ни одной крупинки пищи и не носят на телах своих ни одной нитки, которой они бы не украли у нас с помощью самых жадных ростовщиков.

Его последняя проповедь «Предостережение против евреев» («Eine Vermahnung wieder die Juden»), произнесенная за три дня до смерти, была отвратительным предвестником нацистской политики, предвосхищая пассажи бесстыдного геббельсовского пропагандистского фильма «Вечный жид»[144]. Всех говорящих на идише Лютер предложил отправить на Ближний Восток:

Кто препятствует евреям вернуться в Иудею? Никто. Мы снабдим их всем необходимым для путешествия, только чтобы избавиться от этих отвратительных паразитов. Они для нас тяжкая ноша, бедствие нашей жизни, чума среди нас.

Такая грубость оскорбляла его соратников по Реформации, один из которых протестовал против «непристойного и собачьего красноречия» Лютера и сожалел о его грубом и вульгарном тоне, «не подобающем ни для кого, а менее всего для пожилого теолога». Йосель из Росхейма сетовал, что это «свинская и бесчеловечная книга, содержащая такие проклятия и поношения на головы нас, несчастных евреев, каких, по воле Божией, не найти в нашей вере». Он обратился к магистрату Страсбурга с просьбой разрешить опубликовать опровержение. Ему было отказано, но в свете убедительных доводов штадлана магистрат запретил распространение памфлетов Лютера на землях своей юрисдикции. Даже простые читатели, вероятно, чувствовали себя неуютно от оскорбительности языка Лютера. По данным Сало Барона, экземпляров двух антисемитских трактатов Лютера было продано гораздо меньше, чем других его сочинений.