Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Поехали, сейчас девчонки приедут, – делано равнодушно бросает он Ромке. Тот мгновенно подрывается, в душе восхищаясь Гарькиной способностью претворять мечты в реальность.
Они снова в общаге на Шаболовке и быстро наводят в комнате порядок. Стук в дверь, и заходит миниатюрная стройная девчушка с огромными глазами. Она выглядит старшеклассницей-отличницей, и Ромка не понимает, что она тут делает. Но ещё больше его волнует, где же вторая!
– Лиза не смогла, муж не отпустил…
Разочарованию нет предела, однако жизнь продолжается. Гарька галантно наливает Насте ликёр, а им водки. Даже выпив, Настя остаётся правильной, интеллигентной девушкой. У неё хорошие манеры и грамотная речь, чувствуется воспитание. Она москвичка в энном поколении, что не часто встретишь, и заканчивает Мориса Тореза. Настя безоглядно влюблена в Гарьку. Они начинают целоваться. Ромка пялится в телевизор, где транслируют классический балет, и страшно завидует другу. Как поётся в песне, «третий должен уйти!», но он почему-то не уходит. А парочка между тем перемещается на кровать. Ромка старается не смотреть в том направлении, но инстинкт сильнее чувства такта, и взгляд невольно смещается влево. Даже в скудном свете ночника он видит, что Гарька лежит на спине, а голова Насти опускается всё ниже, в то время как её аккуратный круглый зад под невесомой тканью короткого платьица всё больше выпирает в темноту комнаты. Настоящий друг Гарик требовательно смотрит на него и недвусмысленно указывает рукой на этот самый зад! Всё ещё сомневаясь и борясь с собственной нерешительностью, Ромка встаёт и начинает неуверенно расстёгивать ширинку. Гарька кивает головой и показывает большой палец. Сам не веря в происходящее, Ромка приближается к кровати и вот уже чувствует под тонкой тканью горячее женское тело. Кажется, его раскалённый орган сейчас лопнет от напряжения! В тот момент, когда казалось, всё вот-вот случится, Настя, сама дрожащая от возбуждения, с хриплым стоном оторвалась от Гарьки, резко повернулась и с диким выражением уставилась на Ромкин член!
Он готов был провалиться сквозь пол-общаги. В смысле – Ромка. Члену было всё равно, он был разочарован. Последовало выяснение отношений, слёзы, и наконец, Настя, схватив пальто, выскочила из комнаты. Ромка за ней. Гарька с деланым равнодушием на лице проводил их взглядом.
На улице было холодно, темно и тоскливо. Сверху, ясные в прозрачном морозном воздухе, презрительно щурились высокомерные звёзды. Её худые плечи вздрагивали, она стояла, уткнувшись лицом в холодную кору дуба. Он обнял её за плечи и мягко повлёк в сторону дороги, она не вырывалась. Им посчастливилось увидеть зелёный огонёк, такси остановилось, и скоро они уже были у него в общаге. Настя не спрашивала, куда и зачем он её привёз. Там они сразу оказались в кровати. Сначала она была деревянной и словно неживой, но по мере его усилий разогрелась, начала постанывать, а потом и кричать в голос. Ромка выдал лучшее, на что был способен – кончала она бурно и много раз подряд. После секса, несмотря на полное опустошение и усталость, она попросила отвезти её домой, что он и сделал. А сам поехал к Игорю, перед которым испытывал чувство вины.
Уже светало. Дверь оказалась открыта, Гарька сидел и паял. Он, как и старший брат, шарил в радиотехнике.
– Трахнул?
– Ага.
– Ну и правильно. Не фиг из себя целку строить!
Они легли спать.
* * *
Юра снова улетал в Югославию. Гарька отвёз его в Шереметьево на мерседесе и должен был поставить машину в гараж. Какой там! Машина на неделю оказалась в их распоряжении. Мерседес в Москве 1990 года был большой редкостью! Люди оборачивались на улице, показывали пальцами. Девушки проявляли необычную любознательность и благосклонность. Они катались втроём, к ним присоединился ещё один Игорь, которого тоже называли Гарик, или просто Носков. Он был из той же закрытой тусовки, что летала в Югославию и делала там сумасшедшие деньги.
На самом деле тема оказалась чрезвычайно простой и даже мизерабельной – отсюда они везли в Южку, как называли между собой Югославию, различный ширпотреб и нелегально продавали его там на стихийных барахолках. Фокус заключался в том, что местные цены уже были рыночными, а динар – фактически свободно конвертируемой валютой, в то время как в СССР цены всё ещё оставались государственно регулируемыми. Так, например, обычные лезвия «Нева» стоили в Москве 30 копеек, а продавались на рынке в Белграде за 1 динар, что равнялось 0.66 доллара США или по курсу 16,5 рублей – разница в 55 раз!
Однако знать тему и быть в теме – две большие разницы, как говорят в Одессе! Имелась масса подводных камней. И главная проблема – попасть в Южку. Дело в том, что из СССР невозможно было выехать просто так – существовали выездные визы. Советскому человеку требовались веские основания, чтобы выехать за границу!
Ромка поставил себе цель во что бы то ни стало вырваться за пределы железного занавеса. И дело было даже не в огромных деньгах, которые зарабатывали ребята. Дело было в той невероятной степени свободы, которую эти деньги давали! Попасть за границу, увидеть другие страны, посмотреть, как живут люди за пределами огромного концлагеря под названием СССР, было его мечтой с детства!
В эту закрытую тусовку не принимали чужих. Да и своих не принимали – больше народа, меньше кислорода! То есть денег. Конкуренцию никто не отменял. Даже Юра, которого он считал старшим другом, хоть и был не против на словах, но ничего не делал, чтобы взять Ромку с собой. И только Гарька, простая благородная душа, обещал, что в следующий раз они полетят вместе – он сделает ему официальное приглашение! Ромка верил и не отходил ни на шаг.
Нет, они по-настоящему подружились. Гарька был очень искренним, открытым и бесшабашным, широкая и щедрая душа – что ещё нужно в юности, чтобы заслужить верную дружбу! Ромку подкупали эти качества, его самого отличали искренность и верность – он готов был за Гарьку в огонь и в воду! Но первопричиной отношений, в которой он, может быть, и себе не хотел сознаться, всё-таки служило стремление Ромки оказаться в теме, вырваться из советской действительности в яркий и фантастический западный мир, каковым он тогда представлялся.
Это отнюдь не предполагало позицию нахлебника. У