Она лежала неподвижно минуту или две. Мир был погружен в ватное безмолвие, не нарушаемое ни малейшим звуком. Пол еще немного повибрировал и перестал. Решив, что пора выбираться, Анита уперлась руками в дно ванны, напрягла мышцы. Ванна как будто стала тяжелее – еле-еле удалось оторвать ее кромки от пола.

– Maldito comedero[2]! – обругала Анита свою спасительницу.

Вот будет номер, если не удастся вылезти! Перенести химическую атаку, изготовить пироксилин, выжить при взрыве и – оказаться погребенной под глупейшим приспособлением для мытья грязных ног, голов, не говоря уже о прочих неприличностях!

Анита, согнувшись в три погибели, уселась на коленки, вдавила в дно ванны не только ладони, но и плечи, подобно атланту, держащему небесный свод, и сцепила зубы. Дюйм за дюймом приподняла громадину и повалила ее на сторону. Что-то грохнуло, покатилось по полу. Вот оно в чем дело! Сверху на ванну при взрыве упал увесистый камень – вывалился из кладки. Он-то и увеличивал вес и без того тяжелой медной лохани.

Было бы неверно сказать, что Анита выползла на свет. Света не было – горелку смело со стола, и она разбилась. Под ногами скрипел раскрошенный гранит, вокруг густо реяли облака пыли. Анита сразу раскашлялась, пожалела, что не прихватила с собой под ванну спасительный лоскут. Прикрыла нос и рот рукавом, но ненадолго. Не терпелось зажечь огонь, посмотреть, какие разрушения произвел пироксилин.

Вспыхнула фосфорная спичка. Сквозь мутный воздух, как сквозь лондонский туман, Анита увидела разгромленную лабораторию. Не осталось ни одного целого предмета: все было изломано, разбито, смято. Непробиваемая ванна хоть и выстояла, но была сплошь покрыта вмятинами и испещрена так, будто над ней потрудилась целая артель рабочих с зубилами и молотками. Но по всему этому хаосу Анита лишь скользнула равнодушным взглядом. Победный крик вырвался из ее груди, когда она увидела то, ради чего все и затевалось, – пролом в стене. Был он невелик – только-только проползти нетучному человеку. Комплекция Аниты это позволяла, и секунды спустя опостылевший каземат остался за спиной.

Коридорчик, лесенка, ведущая наверх. Анита взмыла по ней, толкнулась макушкой в люк… и снова выругалась. Крышка закрыта и придавлена сверху тяжестью – сама же набросала на нее рухляди, чтобы скрыть от любопытных глаз.

Горевать по новому поводу довелось совсем недолго. Наверху послышались голоса, кто-то затопал сапожищами. Анита вынула из ридикюля нож, стала колотить его рукояткой в крышку.

– Откройте! Я в подвале!

Забрякал разбрасываемый хлам, крышка отлетела, и в люк просунулась башка одного из гарнизонных солдат. От башки разило луком и палинкой – венгерской самодельной водкой, получаемой крестьянами из жмыха и фруктовой падалицы.

Ряха солдата растянулась от изумления, но Анита проворно выпихнула его наружу, выскочила сама. Вся перепачканная, в изодранной юбке, с грязными, свисающими, как пакля, из-под обруча волосами, она должна была казаться суеверным служакам кикиморой, вырвавшейся из потустороннего мира, чтобы стращать честных христиан. Они так и стояли, раззявив рты, покамест один не признал в ней барыню, что давеча наведывалась поглазеть на крепость.

– Что это с вами приключилось? Как с того света вышли…

– Почти, – коротко ответила Анита; ей недосуг было разъяснять дурням, что и как творилось в подземелье.

Ее обрадовало, что взрыв не развалил башню, а лишь сотряс ее и произвел достаточно грохота, чтобы сбежались солдаты. Иначе провозилась бы еще с люком неизвестно сколько времени.

– Армия Паскевича в Дебрецене? – спросила она, выходя во двор (шла так стремительно, что солдаты едва поспевали).

– Никак нет. Утречком отбыла.

– Куда?

– Не можем знать, барыня. Нам не положено. Велено крепость стеречь, а в прочие дела рыло не совать.

Как же сладостен был воздух на поверхности после пребывания в подземной тюрьме! Выяснив, что просидела взаперти около двух суток, Анита ужаснулась.

– Мне надо в город! Есть у вас повозка?

– Есть одна, да у ей вчерась колесо подломилось, еще не починили…

Анита, не сбавляя шага, вышла за ворота. Солдаты поспешали следом – барыня выглядела подозрительно. На лужайке посреди каштановой рощицы паслись неоседланные кони, числом пять. Лениво щипали травку.

– Ваши?

– Так точно. Для хозяйственных нужд.

Анита подошла к самому рослому коню каурой масти, взялась рукою за холку и вскочила ему на спину.

– Н-но! Pasa!

Конь заржал, недовольный тем, что его оторвали от трапезы. Но, чуя уверенную руку, упрямиться не стал – сиганул на дорожку меж каштанов и сразу взял в намет. У солдат глаза полезли на лоб, но Анита на них уже не смотрела – шлепая ладонью своего скакуна, устремилась к Дебрецену.

Достигла его быстро, конь даже вспотеть не успел. Въехав в город, спешилась, взяла каурого за прядь роскошной шелковистой гривы, повела за собой. Направилась сразу к «Золотому быку», где остановились Джеймс Грин и майор Капнистов. На улицах города царило оживление, по ним еще тянулись отставшие обозы.

Американца Анита в гостинице не нашла, портье сказал, что тот отбыл вместе с господами офицерами сегодня утром, в здоровой руке нес саквояж, следовательно, возвращаться не собирался. А вот майор Капнистов еще здесь, пять минут назад отлучился по срочному делу, сказал, что прибудет через полчаса, заберет вещи и двинется следом за армией.

Аните очень не хотелось встречаться с Капнистовым, но расспросить о том, куда так внезапно отбыли армейские части, было больше некого.

Она вышла из «Золотого быка» на озаренную ярким дневным светом улицу. Увидела, что каурый, которого за неимением узды даже привязать было не за что, бродит от тротуара к тротуару, выдергивая толстыми губищами чахлые травинки, пробивающиеся сквозь булыжник мостовой. Анита похлопала его по спине, подвела к фасаду гостиницы.

– Стой тут, никуда не уходи!

Приятно было после двух суток темноты постоять под солнечными лучами. Анита, щурясь, смотрела на пыливший в конце улицы обоз, на разномастных прохожих, среди которых русских солдат и офицеров было больше, чем венгров. И заметила спешившую к гостинице Веронику.

Служанка с плачем и причитаниями бросилась госпоже на шею, расцеловала в обе щеки. К таким телячьим нежностям со стороны прислуги Анита не привыкла, но, догадываясь, сколько натерпелась Вероника, прежде чем попала сюда, безропотно снесла порыв ее эмоций. Вероника взялась было за рассказ о своих похождениях по землям Швейцарии и Австро-Венгрии, но была прервана в самом начале. Анита удивилась ее появлению не так сильно, как Максимов – помнила о своем письме, посланном из Токая, и ее больше интересовало, как Вероника попала в Дебрецен, когда ей сказано было сидеть в Вене.