* * *

Подтверждением этого служит еще один случай.

9 июля меня вызвал к прямому проводу адмирал М.И. Смирнов, бывший тогда начальником штаба Черноморского флота, для чрезвычайно важного и срочного разговора.

Аппараты Бодо, связывающие Ставку с фронтами и Петроградом, находились в могилевской почтово-телеграфной конторе. Разговор происходил следующим образом: собеседники, находившиеся у аппаратов на обоих концах прямого провода, диктовали разговор телеграфисту, который отстукивал его на ленте аппарата и, конечно, точно знал содержание разговора.

Смирнов сказал мне, что матросские комитеты вынесли постановление отнять у офицеров их личное оружие и потребовали от адмирала Колчака, чтобы он отдал свою золотую саблю, полученную им за храбрость в Порт-Артуре во время войны с Японией. Колчак этому решительно воспротивился и выступил с горячей патриотической речью, не достигнув, однако, цели. Так как матросы продолжали в грубой форме настаивать на своем, Смирнов, опасаясь гнева адмирала и возможных в связи с этим катастрофических последствий, посчитал единственным выходом из положения немедленный вызов Колчака в Ставку.

Керенский, от которого этот вызов зависел, находился в это время в Петрограде, и я сказал Смирнову, что сейчас же передам ему это, а сам перешел к рядом стоявшему аппарату Бодо прямого провода связи с Зимним дворцом в Петрограде, где жил Керенский и происходили заседания правительства.

Керенского в Зимнем дворце, однако, не оказалось, и никто не знал, куда он уехал. Между тем Смирнов вновь сообщил, что адмирал Колчак после вторичного требования матросов выбросил свою золотую саблю за борт, не желая отдавать ее, и что настроение матросов стало настолько угрожающим, что в любой момент может наступить катастрофа, а потому необходимо отозвать адмирала из Севастополя, не теряя ни минуты.

Тогда я решил, не ожидая ответа от Керенского, послать этот вызов за его подписью.

Тут у меня возникло сомнение, захочет ли телеграфист передать вызов, ведь он знал, что согласие на него от Керенского еще не получено, и поэтому мог счесть этот вызов «контрреволюционным» деянием с моей стороны. Раньше такой вопрос не мог бы и возникнуть – телеграфист не посмел бы не выполнить приказания начальника одного из управлений штаба. Но теперь приходилось считаться и с его «воззрениями», тем более что именно телеграфисты, фельдшера, приказчики и тому подобные полуинтеллигенты составляли главный контингент советов рабочих и солдатских депутатов и всевозможных исполнительных комитетов.

Однако все обошлось благополучно: вызов был передан, а матросская толпа убралась с флагманского корабля. Через несколько часов адмирал Колчак получил вызов за подписью Временного правительства в Петроград, куда он в тот же вечер и выехал, чтобы в Севастополь больше не возвращаться.

После его ухода с поста командующего флотом мы потеряли господство на Черном море, и неприятельские суда, которые за все время его командования ни разу здесь не появлялись, начали беспрепятственно оперировать в его акватории.

* * *

После того как немецкое командование убедилось в том, что наша армия потеряла свою боеспособность, ранней весной началась массовая перевозка немецких войск с нашего фронта на Запад, где готовилось генеральное наступление против наших союзников. Последние, крайне встревоженные этим, требовали от Временного правительства через посредство социалистов, участников II Интернационала, немедленного принятия решительных мер, чтобы остановить переброску немецких войск на Запад.

Керенский, глава наших социалистов, надо отдать ему справедливость, не пытался уклониться от исполнения наших обязательств перед союзниками, стремясь сколько возможно сохранить честь России. Было решено предпринять уже давно подготовленный прорыв на Юго-Западном фронте.

Керенский несколько раз ездил на участок фронта, где намеревались осуществить этот прорыв, и «уговаривал» назначенные для этой операции воинские части мужественно исполнить свой долг.

Операцию предприняли в начале июля в присутствии Керенского. Благодаря замечательной артиллерийской и инженерной подготовке, а также значительной потере боеспособности австрийских войск фронт был пробит на широком участке. Не выдержав страшной бомбардировки, австрийцы с него попросту бежали, и наши войска беспрепятственно проникли в глубину их расположения, оставив далеко за собой всю укрепленную полосу австрийского фронта, и вышли в тыл системы обороны австрийцев в Галиции.

Полное поражение австрийцев было неизбежно, тем более что немцы, перебросившие значительную часть своих войск на Запад, никакой помощи им оказать не могли.

Но тут наши войска остановились, начали митинговать и, ссылаясь на большевистский лозунг «Война без аннексий и контрибуций», категорически отказались идти дальше. И как ни старались Керенский и другие, бывшие с ним социалисты сдвинуть солдат с места, им это не удалось.

Таким образом был позорно упущен чрезвычайно благоприятный случай победоносно закончить войну, австрийцы же оказались спасены от неминуемого поражения. Тут-то, с одной стороны, стало ясно, как близки мы были, не будь революции, к победе, а с другой стороны, «творцы революции» воочию убедились, в какое позорное состояние привели их действия нашу армию.

Временное правительство, убедившись, что путем «уговаривания» нельзя командовать войсками, вынесло решение о необходимости восстановить в армии дисциплину и с этой целью назначило Верховным главнокомандующим особо отличившегося на войне генерала Л.Г. Корнилова.

Глава 2

Попытка восстановить боеспособность армии. Генерал Л.Г. Корнилов

После своего вступления в должность Верховного главнокомандующего генерал Корнилов первым делом занялся разработкой проекта мероприятий для восстановления дисциплины и боеспособности в войсках. Об этом проекте он намеревался лично доложить Временному правительству и просил, чтобы оно посвятило заслушиванию его доклада отдельное заседание.

Получив на это согласие, он выехал из Ставки в Петроград в сопровождении начальников оперативных управлений армии и флота штаба Верховного главнокомандующего: генерал-квартирмейстера и автора настоящих воспоминаний.

Заседание проходило в Зимнем дворце, все помещения которого производили тягостное впечатление: полы не подметены, мебель в чехлах, покрытых пылью, повсюду полное запустение.

В Малахитовом зале дворца стоял большой стол «покоем», покрытый зеленой скатертью, во главе которого занял место Керенский, по левую его руку сел генерал Корнилов. Мы с генерал-квартирмейстером расположились за малым столом, внутри «покоя», лицом к Керенскому и Корнилову.

Вокруг большого стола сидели многочисленные члены Временного правительства, состоявшего к тому времени почти исключительно из представителей левых социалистических партий. Они угрюмо молчали. На лицах большинства из них читалось враждебное к нам отношение. Одеты они были более чем небрежно и походили скорее на рабочих, чем на интеллигентных людей.

Открыв заседание, Керенский предоставил слово генералу Корнилову, который в качестве предисловия к своему проекту начал излагать положение на фронте в связи с потерей войсками боеспособности. Вдруг к нему наклонился Керенский и что-то прошептал на ухо. Генерал Корнилов смутился, скомкал после этого изложение обстановки на фронте и быстро перешел к мероприятиям для