«Вся беда в том, — излагали они, — что все эти князья, султаны, цари, кайзеры и прочая нечисть всегда заодно, на народы им плевать. Так что, товарищи, бороться нужно не за независимость, а за социальную революцию в мировом масштабе, и неважно, кто болгарин, кто серб, кто арнаут, кто грек, а кто и вовсе турок».

Нельзя сказать, что не шибко грамотные воеводы понимали всё: теория прибавочной стоимости была им до лампочки, с интернационализмом тоже возникали непонятки, далеко не всем пришлась по нраву и хула на частную собственность, — но трактовка, прямо указывающая, как определить врага и что нужно делать с врагом, нравилась, и ни к чему хорошему привести это не могло. Однако ничего поделать с тем, что вопрос уже решен и закрыт, «внутренние» не могли.

ПАРТИЯ ДЕЛА

На этом македонскую тему, собственно, можно прикрыть. После провала Илинденского восстания она становится второстепенной (как второстепенным, мало что решающим, хотя и громким фактором становится и ВМОРО). А нас интересует в основном Болгария, и даже не столько Болгария, сколько вопрос о том, почему отношения Болгарии с Россией сложились именно так, а не иначе. И тем не менее для полного понимания того, что нас интересует, многоточием в «македонском вопросе» ограничиться нельзя. Нужно поставить точку.

А чтобы поставить точку, следует прежде всего сказать, что итоги провала были страшны. Кропотливая работа многих лет рухнула в ноль, сеть ячеек рассыпалась. В боях погибло множество авторитетных лидеров, в том числе Гоце Делчев — «душа Организации», умевший смирять страсти и гасить амбиции. Пали и сотни лучших бойцов, курьеров, конспираторов. Тысячи активистов, разуверившись во всем — в первую очередь, в обещаниях руководства, навсегда соскочили с темы.

Короче говоря, пропало всё, — а главное, пропала вера. Державы, посочувствовав и подбросив «гуманитарку», от вмешательства отказались. Не помогла и София, при том что уж в ее-то поддержке не сомневался никто. Теперь же никто не сомневался в том, что «Фердинанд слил», и никто не хотел задуматься о том, почему случилось именно так и никак иначе.

Впрочем, вернее было бы сказать, что не сомневался никто из «внутренних», то есть полевых командиров. Политическое же руководство, сидевшее в Софии, кое-что соображая, предпочитало не рубить сплеча, ибо, если без эмоций, Фердинанд, очень хотевший решить проблему «третьей сестрицы» в свою пользу, в отличие от курбаши[54], умел просчитывать варианты.

В отличие от «революционеров», как отмечал Анатолий Неклюдов, посол в Софии, «желавших достичь всего и не согласных ни на какие уступки», Фердинанд был «склонен по характеру своему к более осторожному поступлению и согласен был бы на исполнение половины программы с тем, чтобы со временем осуществить и другую». «Болгары готовы пойти на больший риск в уверенности, что и при полной неудаче им не дадут пропасть как народу и государству, — писал Неклюдов. — Фердинанд, не будучи вовсе уверен в подобной "стихийной" устойчивости своего трона, гораздо менее склонен к риску и бесповоротным решениям».

То есть умница и хитрюга Фердинанд, сознавая, что поспешность нужна при ловле блох, а политика — искусство возможного, считал, что жить следует по средствам, и действовал соответственно. К тому же, имея очень широкие связи в Петербурге (а кое-кому в министерствах и доплачивая), князь располагал точной информацией о положении дел в Маньчжурии и сознавал, что в ситуации, когда включились личные интересы, на реальную помощь империи рассчитывать не приходится.

Да и появление на политической сцене Карагеоргиевичей, ушедших от Австро-Венгрии к России, вынуждало от конфронтации с Белградом переходить к некоему конструктиву, — так что в 1904-м по просьбе Петербурга был заключен секретный сербско-болгарский договор, и вопрос о разделе османских владений на Балканах оказался замороженным на уровне Мюрцштегского соглашения. Временно, конечно, — «никогда» никто не сказал, но...

Но в Организации, на уровне руководства, начался разброд, а вслед за тем и раскол на почве дискуссии на вечные темы: «кто виноват?», «что делать?» и «камо грядеши?», — и тут, как выяснилось, компромиссы исключались. «Внешние» — политики и теоретики — из кожи вон лезли, пытаясь разъяснить воеводам, что у Софии были веские основания не вмешаться в события, а винтовка решает не всё. Однако воеводы, заслуженные, но политически, мягко говоря, малограмотные и очень обиженные, искали «измену». А кто ищет, известное дело, всегда найдет.

В результате, поскольку в далекую Россию полевые командиры по привычке верили, все собаки повисли на «предателях-перерожденцах», «болгарских политиканах» и лично «немце Фердинанде, продавшем Македонию и нас за два мешка турецких золотых». Аргументы не работали, эмоции бурлили, соратники и побратимы, съевшие вместе не один пуд соли, закрывавшие, случалось, друг друга от пуль, смотрели друг на друга волками. И после полутора лет нарастания напряженности, на общем съезде Организации (в 1905-м, в Рильском монастыре, святом для каждого македонского болгарина месте), — прорвало.

ЛЕВЫЙ МАРШ

«Верховисты», политический авторитет которых доселе был непререкаем, предложив вполне здравую программу: опираясь на помощь Софии, готовить новое восстание, а до того, для вида признав «Мюрцштегский сговор», вести «малую войну», столкнулись не просто с непониманием. Все их предложения, не глядя на аргументы и факты, «левые» встречали «с яростным ожесточением, словно имея дело с турками».

Больше того, авторитетнейшие курбаши Яне Санданский и Христо Чернопеев, к тому времени путем жесточайшего «ночного террора» взявшие под полный контроль ячейки Организации в Сярском и Струмицком революционных округах, открыто заявили, что устали от политиков и намерены отныне жить своим умом. То есть, строго говоря, — умом своего главного идеолога, «тесняка» Димо Чернопеева, марксистские формулы которого они, конечно, до конца не понимали, но выбирали сердцем.

Если коротко, суть их взглядов была в следующем: никакого, хотя бы и на словах, признания «Мюрцштега», никакого сотрудничества с Софией, пока там монархия, да и потом, как говорится, будем посмотреть, а главная цель — автономная республика, пусть и в составе Турции, если Стамбулу хватит мозгов «признать македонских славян народом с особым литературным языком» и переформатировать Порту в федерацию. А что касается самой Организации, так баста! Никакого подчинения «сверху донизу», полная децентрализация и выборность на уровне «автономных революционных округов». И вообще: «Человек всегда должен бороться. Раб — за свободу, свободный — за совершенство!».

На более чем здравые замечания Бориса Сарафова и других патриархов движения, доказывавших, что, дескать, такой путь — это путь в никуда, а такие «реформы» превратят Организацию, скажем так, в «содружество независимых гопников» и «сделают невозможным даже само физическое выживание македонского народа», Санданский ответил