— Она позавидовала, что у Проньки такое богатство, вот и придумала…

— Рассказывай, что вы у Прасковьи украли.

Вот тут управляющий вполне продемонстрировал свои незаурядные способности. В перечислении имущества он сыпал мерами и суммами, как настоящий счетовод. Все-то помнил Иван Никанорович, вплоть до качества и единиц меховой рухляди, женских нарядов, товаров и утвари. Обогатились компаньоны на сиротских слезах солидно. Записать все это было не на чем, потому я старался по возможности запомнить хотя бы основные составляющие состояния своей юной подруги.

Когда управляющий перешел на несущественные мелочи, вроде домотканого холста, прервав его отчет о проделанной работе, я спросил в лоб:

— А за сколько вы продали саму девушку?

— За золотой червонец, — по инерции ответил он, понял, что проговорился и замолчал.

— Кому?

Иван Никанорович вновь умоляюще воззрился на меня и прикусил губу.

— Не скажешь?

— Нет, лучше сразу убей. Я же тебе говорил, это такие люди, узнают, что растрепал, ни мне, ни тебе не сносить головы.

— А твоя Верка их знает? — задал я очень важный в этой ситуации вопрос.

— Знает, — однозначно ответил он. — А больше ничего не скажу, хочешь вешать, вешай.

Пока я думал, что с ним делать дальше, вернулся Ваня.

— Нет у хозяев лестницы, — сообщил он, — послали мальчишку к соседям.

— Ладно, с повешеньем мы погодим. Пусть пока лежит под лавкой, а ты его будешь стеречь. Попытается бежать, руби голову с плеч.

— Как это под лавкой, а как же мы? — недовольно спросил рында.

— Что вы?

— Ну, мы с Аксиньей…

— Потерпите, а если очень приспичит, то он вам помехой не будет.

Парень недовольно шмыгнул носом:

— Может, сразу его повесим? Если так, я и без лестницы заберусь. Велико дело веревку привязать!

— Я л-лучше под лавкой, я н-не убегу! — вмешался в разговор Иван Никанорович.

— Вот видишь, — насмешливо сказал я, — он еще вам с Аксиньей из под лавки советом поможет!

— Я помогу, — не понимая, о чем идет речь, пообещал тот.

— И долго его стеречь?

— Столько, сколько нужно. Ты, парень, уже совсем обленился! — прервал я глупый спор. — Я уезжаю, так что лезь на свое место под нары, — указал я управляющему его узилище.

Как тому ни не хотелось оставаться под охраной кровожадного рынды, ослушаться Иван Никанорович не решился и, кряхтя, полез под лавку.

— Смотри, чтобы не сбежал! — предупредил я Ваню. — Упустишь, с самого шкуру спущу!

— Вот еще, упущу, скажешь такое, — пробурчал он, придерживая мне стремя.

Однако мне было уже не до него. За оставшийся день предстояло совершить еще пару подвигов, и нельзя было расслабляться.

Первым делом я посетил кабак, в котором можно было встретить кого-нибудь из холопов Прохоровой. Там на тот момент никого из знакомых не оказалось и пришлось ждать у моря погоды. К счастью пути, по которым судьба влечет людей, поддаются прогнозу. Потому и ожидание оказалось не долгим. Не успел я расположиться за общим столом с кружкой фруктового меда, как в заведение явился мой давний знакомый Митя.

Увидев меня, он так обрадовался, что в прямом смысле просиял от удовольствия. Я еще помнил, что он выкинул, когда ходил за крепкой водкой для фокуса, и на его радостный возглас ответил холодным кивком головы.

— Обижаешься? — спросил Митя, без разрешения усаживаясь рядом со мной. — Напрасно, если б ты только знал, сколько я за тебя мук претерпел!

— Знаю, выпил всю мою водку и свалился с лестницы!

Митя посмотрел на меня с таким красноречивым упреком, что другой на моем месте непременно испытал бы, как минимум, укор совести, но я нынче с самого утра был груб и бесчеловечен, потому никак на его взгляд не отреагировал.

Тогда мой бывший друг с большим интересом заглянул в кружку, оценил ее объем, облизнулся и тонко намекнул:

— Был бы жив мой тятя, я бы для тебя ничего не пожалел. Ты же сам знаешь, какой он был человек!

Я уже был сыт и Митей, и его мифическим папой, потому ничего не сказал, просто отодвинул от него подальше вожделенный сосуд. Тогда он решил подобраться ко мне с другого бока, не в прямом смысле, пересев ближе к кружке, а метафизически.

— Знал бы ты, как они меня пытали, чуть на дыбу не подняли, а я про тебя ни слова не сказал! — сообщил он. И хотя я отвернулся и его не слушал, продолжил. — Пусть меня под кнут поставят, с живого шкуру спустят, я друга никогда не предам! А помнишь, как мы с тобой в тот раз погуляли, ты до конца допивать будешь? — без паузы продолжал он подбираться к моей кружке. — Там на дне осадок, чем выливать, отдай мне.

— Хочешь выпить? — спросил я, допивая мед.

— И ты еще спрашиваешь? — воскликнул страдалец, от нетерпения начиная теснить меня на скамье.

— Сбегай за Фомой, — тогда, может, и оставлю пару глотков.

— За Фомой? За нашим Фомой? Да на что он тебе сдался? Вот уж нашел, кого привечать! Поверь мне, совсем пустой человек. Да, ты мне только скажи, да я для тебя, ну что ты хочешь! Могу, если скажешь, хоть за водкой сбегать!

— Пока сходи, позови Фому, а там видно будет.

— Так я одна нога здесь, другая там! — вскочил с места Митя. — А может, ну его к ляду, Фому-то, зачем он нам с тобой сдался, я лучше за водкой?

Пришлось показать ему кулак, после чего он мгновенно исчез. Пока Митя выполнял поручение, я наблюдал местные нравы. В медовый кабак чаще ходили люди степенные, способные оценить то, что пьют. До конца XVII века мед был лучшим русским напитком. Все иностранцы, жившие в Московии, единогласно хвалили его достоинства. Медовые напитки были двух сортов, различавшихся по способу приготовления: вареные и ставленые. Названия они получали по разным приправам, основные сорта назывались так: «Простой», «Пресный», «Белый», «Красный», «Обарный», «Боярский» и «Ягодный».

Главные составные вареных медов были сам пчелиный мед, разведенный в воде, и хмель. Их вместе варили, пока не выкипала половина раствора, потом процеживали, охлаждали и бросали для закисания кусок ржаного хлеба, натертый патокой и дрожжами. После чего давали жидкости забродить и сливали в бочки, где он настаивался до готовности. Естественно, никаких стандартов на крепость не существовало. Все зависело от количества тех же дрожжей и времени выдержки. Обычно, по моим субъективным ощущениям, она колебалась от шести до четырнадцати градусов. Это немного, но при желании и неумеренном потреблении медом можно было упиться не хуже, чем курным вином, то есть водкой.

В ожидании Фомы я поцеживал дорогой «Боярский мед», отличавшийся от других сортов количеством меда и технологией приготовления. Для него бралось медового сота в 6 раз больше, чем воды; он кис неделю, потом его сливали в бочку, где он стоял еще неделю с дрожжами. Потом его еще варили вместе с патокой. Процесс был сложный, но результат того стоил. Во всяком случае, когда появились Митя с Фомой, голова у меня была светлая, а ноги ватными.