Нюта летала, порхала по его захламленной квартире, ей словно снова было семнадцать лет. У нее больше не было ни лишних килограммов, ни язвенной болезни желудка, ни начинающегося варикоза, ни пониженного давления. Девчонка, беспечная девчонка, которой вымыть полы в стометровой квартире — не работа, а так. Раздевшись до нижнего белья и повязав волосы старой косынкой, напевая идиотскую песенку Лолиты, притоптывая голой пяткой, она мыла, чистила, драила. Почувствовала слабость только ближе к вечеру, когда квартира блестела чистотой, когда в ней пахло не потными носками и пепельницей, а лавандой, мылом и свежим снежным ветром. Заниматься собою уже не было сил. Анюта приняла душ, вымыла волосы и буквально заставила себя припудриться, подрумянить щеки и принарядиться в красное приталенное платье и туфли на каблуках. Ноги гудели, как церковные колокола в праздник Пасхи.

Игорь опоздал на полтора часа. От него пахло вином, видимо, обещанная бутылка бургундского перекочевала в его желудок, пока он добирался до дома. Он был бледен и едва сумел сфокусировать на ней взгляд.

— Что случилось? — Анюта втянула его в прихожую и, пока на лестничной площадке не начали собираться любопытные соседи, захлопнула дверь.

— Какая ты красивая… — Он икнул и, зацепившись ногой за ногу, пошатнулся и едва не свалился на пол.

— Господи, да ты совсем пьяный! — прошептала Анюта. — Неужели ты и правда…

Не снимая ботинок, он прошел в гостиную — на свежевымытом паркете оставались грязные следы. Рухнул на диван, закрыл лицо руками. Анюта робко последовала за ним, присела рядом, погладила его по плечу.

— Прости меня, — выдавил он. — Я просто испугался.

— Вроде бы ты еще не видел меня ненакрашенной, — неумело сострила она.

А он отнял руки от лица и посмотрел на нее так, что Нюта озадаченно притихла. Он плакал. Она никогда раньше не видела плачущих мужчин.

Плакал он красиво, циничная Полина сказала бы, что годы лицедейства даром не прошли. Его лицо оставалось спокойным, твердые губы были плотно сжаты, он рассеянно смотрел куда‑то в сторону, в пустое пространство, но при этом крупные слезинки текли по его небритым щекам.

— Игорек… Что случилось? Где ты был?

— В баре, — после паузы ответил он. — Я сидел в баре, думал и пил. Прости меня, пожалуйста, прости.

— Но о чем ты думал? — Анюта погладила его по плечу. — Кто тебя напугал?

Он долго молчал, прежде чем ответить:

— О тебе, — потом, помолчав, добавил: — О себе, — и совсем уж тихим голосом резюмировал: — О нас. Анюта, я, наверное, сейчас глупость тебе скажу… — Он смотрел не на нее, он, казалось, впервые заметил, насколько изменилась его квартира, насколько стала она просторнее и светлее. — О нас с тобой. Но я хочу, чтобы ты это выслушала… Мне кажется, что я всю жизнь искал именно такую женщину, как ты.

— Мам, а ты правда будешь жить с самим Игорем Темным? — Лиза едва не подпрыгивала от возбуждения. — Это не розыгрыш? Правда, мам?

— Правда, правда, — отвечала Анюта смеясь.

— Ну и ну! Это же круто! Нет, правда, ты у меня нереально крутая! Правда, Полина?

Полина вяло кивнула в знак согласия. Они сидели в каком‑то затрапезном суши‑баре, который выбрала Нюта. Она же оплатила «банкет». Она сияла от счастья как новенькая пятирублевая монетка, а на ее пальце, в свою очередь, сиял внушительный брильянт, размеры которого оценила даже искушенная Полина. Это было старинное фамильное кольцо, которое когда‑то получила в дар прабабка Темного. Речи о помолвке не было, Игорь просто надел кольцо на ее палец с будничными словами: «Пусть оно пока побудет у тебя!» Полина диву давалась, и она вот так спокойно об этом рассказывает?! Нормальная женщина со стыда бы померла, а Нюта будто бы даже хвастается.

— Мне кажется, ты делаешь глупость, — в сотый раз сказала она. — Почему надо обязательно съезжаться так быстро? Тебя ничего не настораживает? Почему он предложил это тебе фактически на первом свидании?

— Не знаю, — пожала плечами неприлично счастливая Анюта. — Он говорит, что всю жизнь искал такую женщину, как я.

— Ну конечно, — фыркнула Полина. — Такую женщину, которая будет стирать его носки, лепить ему пельмени и драить его квартиру, пока он будет спокойно шляться по барам и зарабатывать цирроз печени.

— Поля! — укоризненно воскликнула Анюта. — Не надо так.

— Ну ладно, ладно. Но все равно я не понимаю, почему нельзя немного подождать, привыкнуть друг к другу, присмотреться.

Анюта ничего не ответила. Немного помолчали. А потом Поля с улыбкой сказала:

— Слушай, а ведь у нас все получилось. Кто бы мог вообразить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же. Помнишь, как мы с тобой вот также пили у меня на кухне? Помнишь твою теорию про точки и запятые? Ну, что я поставила точку вместо запятой, а ты — наоборот? Так вот, сейчас я могу признаться, что не верила в это ни на грош.

— Да ну? — прищурилась Нюта. — Зачем же тогда согласилась?

— Просто надо было что‑то делать, — вздохнула Полина. — Мы с тобой познакомились в такой период. Я выяснила, что жизнь, к которой я стремилась, на самом деле ничего не значит, а я сама — никто. Полный ноль. Эта непрекращающаяся депрессия, и работу потеряла, и опухоль. Я просто не могла с этим справиться, надо было что‑то сделать, что‑то решительное. А ты молодец все‑таки, — помолчав, добавила она.

— Выпьем за это? — улыбнулась Анюта.

У Полины зазвонил мобильный телефон. Высветился незнакомый номер.

— П‑полина Переведенцева? — Тихий женский голос. Как ей показалось, заплаканный.

— Да. Кто это?

— Это сестра Юлии Самойловой.

— Какой еще Юлии Самойловой? — нахмурилась Поля. — Боюсь, вы ошиблись.

— Ну, не знаю… — смутились на том конце трубки. — Ваш номер был у нее в мобильном. Юля позавчера умерла, завтра похороны.

И тут ее словно кипятком ожгло. Юля. Несчастная женщина из онкологического диспансера.

— Я… А как же… Это все как‑то…

— Так вы придете?

— Ну да, — выдохнула Поля. — Конечно.

— Тогда записывайте адрес. Кладбище далеко, почти сто километров от Москвы. Так что лучше воспользуйтесь нашим автобусом.

Юлю хоронили на небольшом живописном кладбище в ста километрах от Москвы. Стоял один из тех дней ранней весны, когда хочется отстукивать каблуками ча‑ча‑ча по проталинам на асфальте, а не смотреть, как в талую землю медленно опускают дешевый дощатый гроб. Случайный свидетель Юлиного заката, торопливо прошедшей по самой обочине ее жизни и ничего о ней не знающий, Поля стояла поодаль. Народу собралось много — Юлины родители, которые казались совсем молодыми, даже несмотря на впопыхах сшитый траурный платок матери, даже несмотря на потемневшее от горя лицо отца; ее притихшие подружки, коллеги. Оказывается, до болезни Юля работала в рекламном агентстве и была миловидной круглолицей брюнеткой с ямочками на щеках, точь‑в‑точь Мэрилин Монро в юности, до пластических операций. С фотографии на добротном гранитном памятнике она посмеивалась в лицо тем, кто сдержанно плакал, ее провожая.