Богдан сидел на лавке, опустив голову. Его светло-русые волосы перемежались серебряными нитями седины. Опущенные плечи, руки с переплетёнными в замок пальцами, усталая поза грусти.

— Жалеешь, что так получилось? — осторожно спросила Меланья.

— Нет, уже не жалею, отпустил. Просто ты спросила «почему я в лес ушёл», вот я тебе и ответил.

— Спасибо за ответ, — Мила сидела и думала, подойти к нему или не стоит. Богдан ей казался таким опустошённым, хотелось поддержать его, наполнить.

— Не надо меня жалеть, — колдун, будто почувствовал её ход мыслей. — Это не самое страшное, что случалось в моей жизни. Это мелочи.

Молодую ведунью так и подмывало спросить, что же было самое страшное. Вопрос казался ей некорректным, и она молчала. Ждала, что он сам расскажет, но Богдан молчал. Мила прислушалась. Вокруг него летала дымка нерешительности: сказать — не сказать, признаться — не признаться.

— Расскажешь мне? — всё же решила она его подтолкнуть.

Богдан поднял на неё свои серые ледяные глаза и посмотрел прямо в душу.

— Боюсь, пожалею, если откроюсь, — нерешительно начал он.

— Волков бояться, в лес не ходить, — подбодрила она. — Если что, я согласна потом зелье забвения выпить.

Богдан грустно усмехнулся, пригладил обеими руками волосы, собрал бороду в кулак и долгим взглядом посмотрел на Меланью.

— Нет, рано тебе ещё такое знать, я итак много личного наговорил, ни к чему это. Будешь меня слабым считать, в знаниях и силе усомнишься, постоянно проверять будешь, контролировать.

Колдун встал и медленно подошёл к Милке.

— Пусть всё остается, так как есть. Тебе же легче уходить будет.

— Куда уходить, — задумавшись о своём, ведунья пропустила всё, что он говорил мимо ушей.

— Домой уходить, или ты здесь навсегда решила остаться?

Мила рассеянно подняла на него взгляд и торопливо закивала головой в знак согласия. Богдан пожал плечами и удалился на кухню.

Ох уж это женское любопытство. Сколько раз уже она себе говорила, что не стоит лезть туда, куда не просят, но будто туманом окутывало желание. Всё тело начинало свербеть от нетерпения, голова больше ни о чём другом думать не могла, хотелось прямо сейчас узнать.

Её учитель снова толок в ступке свой порошок. Попробовать? Заметит — не заметит? Будь, что будет. Милка быстро пересела на лавку колдуна, максимально похоже скопировала его позу, закрыла глаза и начала ловить послед. Если он вспоминал, то здесь должны хвостики мыслей летать. Нужно просто ухватится за какой-нибудь и всё запретное наружу вытянется.

Чтобы не попасться, она решила ориентироваться на звук пестика, ударяющегося о ступку. Мерное постукивание даже немного убаюкивало, помогая расслабиться и начать видеть. Через пару минут Милка погрузилась в другой мир, совершенно другой, совсем не похожий не на что. Это была не явь, привычная глазу, не преисподняя, горящая адским огнём, и даже не небо с пушистыми облаками.

Мрачный тёмно зелёный мир, покрытый прозрачной слизью и паутиной. Тёмные необъятные стволы деревьев или чего-то ещё окружали её со всех сторон. Попытавшись поднять голову, чтобы посмотреть на небо, она увидела зависшую над ней огромную (не меньше её размера) каплю. До ушей начало доноситься лёгкое шипение. Сначала оно было похоже на тихий звук радио, потерявшего волну, потом шипение стало громче, за помехами слышались слова, крики, обрывки неизвестных песен. Такой мучительный хаос звуков и всеобъемлющая тоска тяжёлым грузом навалились на Меланью, полностью парализовав волю. Головы коснулось что-то холодное и упругое, сильнее надавило на макушку и, резко хлынув вниз, объяло толстым слоем прозрачной слизи.

Богдан делал порошок из полыни, полынь хорошо очищает и не пускает в дом чужое. Зачем он вдруг вспомнил то, о чём уже много лет безуспешно пытается забыть? Зачем снова окунулся в тот мир, который чуть не убил его? Чур-чур, забыть, стереть, никогда не возвращаться туда ни мыслью, не памятью. Ещё и ей обмолвился, а эта девчонка такая любопытная, наверняка ещё не раз будет его вопросами изводить. Из комнаты раздался непонятный грохот, что-то упало. Колдун метнулся на звук и замер. На полу возле его спальной лавки с наполненными ужасом глазами лежала его ученица. Она моргала, но будто ничего не видела. Подбежав и подхватив её на руки, он понял, что сознание девушки где-то далеко. Мила дышала, стонала, пытаясь что-то сказать, даже водила зрачками и моргала, но ничего не видела.

Страшная догадка поразила его как молния, он не убрал за собой, оставил здесь дымку воспоминаний и этим позволил ей попасть в мир змеев. Вот остолоп! Нужно срочно вытаскивать, нужно обрывать связь, только бы успеть, только бы было не поздно. Мир змеев можно пошатнуть только огнём.

Расстелив одеяло перед жаркой топкой печи, Богдан положил на него Меланью и, встав на колени прямо над ней, обхватил её голову двумя руками, пристально глядя в глаза. Он звал её, громко, по-разному: то ласково, то грубо, то обещаниями, то просил помощи. Жар огня становился всё сильнее, напиханные в топку поленья разгорались, пот тёк по лбу Богдана и капал прямо на лицо Миле. Наконец солёная капля попала в глаз ведунье и та часто заморгала, глаз наполнился слезой, и колдун наконец поймал её взгляд.

— Смотри на меня, только на меня, иди на мой голос, ничего вокруг не замечай, я рядом, протяни руку, хватайся, давай же, давай, иди ко мне!

Мелана не понимала, куда попала. Толстый кокон из слизи хоть и был прозрачным, но разглядеть то, что было вокруг, в полной мере не давал. Двигаться она тоже не могла. Хотела позвать на помощь, но хватало сил только на стон. Сама себя в западню отправила. Было холодно, мокро, страшно и обидно за свою глупость. Как теперь выбираться. Справа от неё всё громче концентрировалось шипение. Милка скосила взгляд и увидела два огромных золотых глаза на огромной чешуйчатой морде. Змея? Такая огромная? Откуда она здесь взялась?

Змея смотрела на жертву, не отрываясь, Милка же наоборот старалась отвести взгляд от этих огромных глаз, но они будто гипнотизировали. Вдруг стало теплее, между девушкой и слизью постепенно появилась воздушная прослойка, кокон изнутри начал покрываться конденсатом, и мелкие капельки скрыли гипнотический взгляд чудовища. Милка смогла