Насколько я могу судить, в качестве последней надежды у меня есть три варианта.

Первый – это прием Заванелли: протолкнуть ребенка обратно и провести экстренное кесарево. На моих глазах этого не делал никто, однако я уверен, что справлюсь. Кроме того, я уверен, что к моменту проведения кесарева ребенок уже наверняка умрет.

Второй вариант – это намеренно сломать ребенку ключицу, чтобы он мог родиться. Этого на моих глазах тоже никто не делал, и я понятия не имею, как именно нужно действовать. Эта процедура славится своей сложностью, даже когда ее проводит кто-то гораздо опытнее меня.

Третий вариант – провести симфизэктомию, то есть разрезать лобковую кость матери с целью расширения родового канала. Опять-таки, при мне этого никто ни разу не делал, однако я уверен, что запросто справлюсь и это будет самый быстрый способ достать ребенка. Я сообщаю консультанту по телефону о своих намерениях. Убедившись, что я попробовал все возможное, она дает добро и подтверждает, что я правильно понимаю, как проводить эту процедуру. Она уже по дороге в больницу, однако мы оба прекрасно знаем, что к моменту ее приезда все уже будет так или иначе закончено.

Мне никогда не было настолько не по себе, когда от меня что-то требовалось сделать. Я собирался сломать пациентке таз, в то время как ребенка запросто могло быть уже поздно спасать. Прежде чем взяться за скальпель, я решил предпринять последнюю попытку принять роды.

После всех этих движений и смен позиции ребенка удалось сдвинуть с места, и появилась рука, а вслед за ней и весьма обмякший ребенок, которого акушерка незамедлительно передала педиатрам. Пока мы ожидаем первого детского крика, которого запросто можем так и не дождаться, я вспоминаю фразу из одного старого учебника, в которой успешные роды при плечевой дистоции описывались как «невероятное мышечное напряжение» или как «дьявольский трюк», и теперь я полностью понимал, что имел в виду автор. Раздается детский крик. Аллилуйя. У акушерки по щекам текут слезы. Теперь осталось подождать, чтобы узнать, нет ли у ребенка паралича Эрба[140], однако педиатр шепчет мне на ухо, что обе руки вроде как функционируют нормально.

Я вижу, что у матери образовался разрыв третьей степени, из-за чего роды сложно назвать идеальными, однако с учетом всех обстоятельств это весьма незначительный сопутствующий ущерб. Я прошу акушерку подготовить женщину к операции. У меня будет где-то 20 минут, чтобы написать отчет о родах и попить кофе. Заходит мой старший интерн – не мог бы я быстренько провести роды с помощью вакуум-экстрактора в соседней палате?

20 октября 2010 года, среда

Может быть, дело в том, что его родной язык – греческий. Может быть, он забыл про нашу предыдущую беседу, в ходе которой я предложил научить его делать УЗИ. Может быть, мне следовало быть точнее и сказать «определю пол плода». Чего мне точно не следовало говорить, если судить по тому, с каким замешательством и отвращением посмотрел на меня старший интерн, тут же поспешив скрыться от меня по коридору в противоположном направлении, так это: «Хочешь посмотреть, как я это сделаю с ребенком?»

21 октября 2010 года, четверг

Взял медкарту пациентки, которая записана следующей на прием в женской консультации. Я узнаю ее фамилию. Пролистывая медкарту, я натыкаюсь на письмо, написанное мною ее терапевту еще в марте, в конце которого замечаю один ужасный ляп – пропущено слово «стесняйтесь». В итоге:

«Если у вас возникнут любые вопросы, то не обращаться ко мне».

Как бы то ни было, это сработало. От него не было ни звука.

27 октября 2010 года, среда

Пришел в центр профпатологии сдать очередной анализ на ВИЧ – три месяца назад я укололся иглой, которой делали укол ВИЧ-положительной пациентке. У нее неопределяемая вирусная нагрузка. Однако у меня все равно есть риск заразиться. Мысль об этом, словно о счете из налоговой, не давала мне покоя.

Завожу нервный разговор с местным ординатором, пока та берет у меня кровь. Спрашиваю, что будет с акушером, если у него обнаружат ВИЧ. «Вы не сможете проводить клинические процедуры, так что никакого родильного отделения, никакой операционной, никаких дежурств – только прием больных в клинике, полагаю». Я ничего не говорю, однако мысленно не могу не заметить, что это реально помогло бы подсластить пилюлю[141].

31 октября 2010 года, воскресенье

У друга на вечеринке в честь Хеллоуина заметил знакомое лицо. Подумал, что кто-то со школы.

Подхожу поздороваться. На лице недоумение. Нет, не со школы. С университета? Не-а.

А где вы выросли? Может, мы вместе работали? Поставив меня в неловкое положение, зато, пожалуй, сохранив свое душевное спокойствие, он вынужденно прерывает меня, чтобы сказать, что я, вероятно, видел его на телевидении – он ведущий по имени Дэнни. Поставив в неловкое положение теперь его, я говорю, что имя, может, и знакомое, однако я вполне уверен, что дело не в этом. Тут подходит его жена, и все встает на свои места – я принимал у нее роды через кесарево годом или около того ранее.

Объятия, рукопожатия, возгласы: «Надо же, какое совпадение!» Дэнни в шутку говорит, что рад, что это было кесарево, потому что не знает, каково бы ему было разговаривать с мужчиной, видевшим влагалище его жены. Мне хочется ответить, что на самом деле я видел его, когда перед операцией устанавливал катетер, а кроме того, – если он вдруг хочет услышать нечто, что по-настоящему взорвет ему мозг, – я также видел его с обратной стороны во время операции. Но я ничего из этого не говорю на случай, если он не шутит, чтобы не сделать ситуацию еще более неловкой.

8 ноября 2010 года, понедельник

Кесарево, потом еще одно кесарево, вакуум-экстракция, роды со щипцами, потом снова кесарево, потом я уже сбился со счета, однако там была целая куча новорожденных, и вот теперь последнее кесарево. Я совершенно измотан и с превеликим удовольствием потянул бы время, чтобы передать пациентку утренней смене, не будь плод при смерти.

За 12 часов я ни разу не присел, не говоря уже о том, чтобы дать отдохнуть глазам, мой ужин остался лежать нетронутым в шкафчике, и я только что случайно назвал акушерку мамой. Мы несемся в операционную, и я стремительно принимаю роды. Ребенок обмякший, однако педиатры творят свое волшебство, и вскоре он начинает издавать нужные звуки. Газовый анализ пуповинной крови подтверждает, что мы приняли правильное решение, и я, уже слегка прибалдевший, зашиваю пациентку.