– А почему не потравите?

– Их убивать нельзя. Дэвиане вшивают в них ампулы с нитроглицерином и взрывателем-датчиком, реагирующим на остановку сердцебиения. Только сволочь сдохнет, как тут же взрывается. Да и вообще, нитроглицерин – дрянь нестабильная. Так что, бывает, боец пнет крысу или просто наступит случайно – и пол-ноги как не бывало.

Они дошли до столовой. Поперек круглого туннеля, в котором тек смрадный ручей, были брошены доски. На них сидели и даже лежали солдаты, некоторые из них шумно скребли в котелках. Гостя встретили молчаливыми взглядами.

– Вот тебе на, – прыснул кто-то, – смертничка привели!

– Да брось, мы все тут покойники, – ответили ему из мрака.

Тариэла подвели к бидонам с едой, он протянул свой котелок, и через миг в него шмякнулся комок густой баланды.

– Спасибо, – сказал Тариэл, вскарабкался на доску и, орудуя ножом, принялся уплетать.

Он думал о Нестан. Неужели им больше никогда не увидеться? А мысль о том, что она все-таки станет каджем, угнетала его невыносимо. «Наверное, мне лучше поскорее умереть и не думать об этом. Что я могу теперь предпринять? Бежать отсюда означало бы дезертирство, и тогда я стал бы настоящим изменником».

Тянулись мрачные бесславные дни, ничем не напоминавшие Тариэлу былые сражения. Здесь его считали почти предателем, а после того как он поделился с тремя новыми друзьями своей бедой и рассказал о личном знакомстве с Дэвом, они стали сторониться его и за глаза называть психом.

Через три недели погиб Автандил. Во время атаки у него взорвались баллоны огнемета, и от храброго солдата не осталось буквально ничего. А Мартул и Лаван сильно обгорели и были переправлены в тыл. Но Тариэл не верил, что они выживут, и искренне желал им скорейшей смерти.

Друзей у него больше не появлялось, и он вновь, как в школе, остался одинок и всеми презираем. В атаку их поднимали редко. Большую часть времени они отсиживались в укрытиях и сточных туннелях. Иногда лазали на разведку и дежурили на поверхности, чтобы в подземные переходы не прорвались дэвиане.

Раз в несколько дней стороны выбрасывали белые флаги, и тогда объявлялось перемирие на тридцать минут. За это время нужно было успеть собрать трупы своих, так как, несмотря на зиму, было слишком тепло, и повсюду стелился непереносимый сладковатый запах разлагающейся плоти.

Солдаты не желали показать врагу, что они трусят, и до истечения последних секунд перемирия в полный рост топтались на нейтральной полосе.

В конце января Тариэл проснулся в туннеле, лежа на доске над сточной водой. Ощущение было такое, будто бы он проснулся в поезде и ломает голову, что за станция. Все кругом суетились и куда-то переносили раненых. Что-то было не так. Но что? Наконец, Тариэл понял – с поверхности не доносилось звуков войны. Он спрыгнул в воду и помчался к люку, ведущему наверх. Неужели они сдаются? Или дэвиан отбросили далеко от реки?

Он встал в очередь, образовавшуюся у лесенки наверх.

– Что случилось? – спросил он у пожилого солдата.

– Пес его знает, – раздраженно ответил тот. – Никто ничего понять не может. Они просто ушли, и все.

– Кто?

– Кто-кто! Друзья твои, дэвиане, – прикрикнул нервный мужчина. – Собрали манатки и смылись подальше.

Тариэл заволновался. На перемирие это было непохоже. Во время перемирия враг не оставляет позиций. В голове у юноши мелькнула мысль об атомной атаке, но сразу же отпала. Конвенция, скрепленная драконом, запрещала применение ядерного оружия уже сорок лет.

Через несколько минут Тариэл оказался снаружи. Было такое ощущение, что война кончилась: кругом, словно бедняки на мусорной свалке, лазали и рылись в завалах солдаты. Еще дымились воронки и стонали раненные бойцы.

Вдруг по завалам заскакал командирский броневик. Когда машина остановилась, на ее крышу вылез офицер и закричал в мегафон:

– Всем, кто может держать оружие, – приказываю преследовать противника! За невыполнение приказа расстрел на месте!

Как только офицер спустился через люк в кабину, несколько солдат из «шашлыков» запрыгнули на броню его машины. Тариэл побежал за разворачивающимся броневиком и попробовал вскочить на него тоже, но его скинули на землю ударом ноги.

– Отдыхай, предатель! – засмеялись солдаты.

Тариэла это так оскорбило, что он хотел расстрелять их всех из своей винтовки, но удержался.

– Патронов на вас жалко, – сказал он себе под нос и побрел с остальными в ту сторону, куда умчался броневик. Тариэл оглянулся, и странное чувство охватило его: будто, расставшись с канализационным люком, он навсегда покинул родной дом.

Они шли часа два, пока, наконец, не послышалась стрельба. Но это был не бой, а пустая пальба юдолян. Почему-то противник, во много раз превосходящий их в силе и технике, вдруг ушел в глухую оборону, не подпуская к себе и на километр.

Тариэл выполз на передовую линию и залег. Несмотря на внешнее спокойствие положение казалось зыбким, и никто ничего хорошего не ожидал. Среди солдат тут же распространился слух, что командование хочет предпринять превентивную атаку. Сзади уже слышалось гудение и скрежет накапливаемых танков.

Был день, и зимнее солнце так отчаянно пробивалось сквозь смог Юдолии, что превратилось в аккуратный белый кружок. Воздух был влажный, и линия горизонта терялась в дымке тумана. Казалось, что там впереди нет никакого врага. Вдруг по свалке позади позиций медленно покатил открытый джип, в котором стояли два офицера в защитных комбинезонах. Один из низ поднял противогаз на лоб и закричал в мегафон:

– Внимание! Внимание! Приготовиться к атаке! Пропустить танки и двигаться за ними! Внимание! Внимание! Приготовиться к атаке…

– Сейчас мы на них насядем, – сказал лежащий рядом с Тариэлом солдат.

Тариэл проводил джип взглядом. Беспокойство охватило его, когда он увидел, что офицеры были в комбинезонах, поэтому он вскрыл противогазную сумку и нащупал маску. Это был противогаз старого образца с лямками на затылке и длинным соединительным шлангом к фильтру, который всегда оставался в сумке.

Тариэл посмотрел на солнце, и свет вдруг проник в самое его сердце, так что даже захотелось радостно рассмеяться. Солнце и впрямь было похоже на прожектор, проплывающий на дирижабле над их городом. Только это светило было мутное и жалкое. Но оно было настоящим, живым, даже казалось, что оно улыбается. Тариэл понимал всю наивность охвативших его чувств, но ему так не хотелось отрывать взгляд от тусклого диска. Он перевернулся на спину и, невольно щурясь, неотрывно смотрел на него. Вдруг он вспомнил Нестан, улыбчивую и озорную, прокрутил в голове встречу с ней, когда он в первый раз пришел на текстильную фабрику, и их тогдашний разговор: «Я, как дитя, иногда начинаю верить в тайные сказания, а иногда ни во что не верю. Почему это?..» Боец лежал на спине и никак не мог поверить, что когда-то любимая была так близко и говорила ему эти слова: «Ты уж, пожалуйста, вернись».