дышит, нависая надо мной, наклонив голову, и его резкое дыхание бьет мне в ухо.

— Ты не позволяешь мне поцеловать тебя, но без проблем позволяешь Рису и Максу прижиматься к тебе. — Он сердито спрашивает. — Почему?

Его рот находится в нескольких дюймах от моего, приоткрыт и яростно дышит, достаточно близко, чтобы, если я наклоню подбородок вверх, наши губы соприкоснулись, и я знаю, что он погубит меня навсегда.

Наша связь электрическая и почти осязаемая, искры, летящие между нами, достаточно горячи, чтобы обжечь и навсегда оставить шрам.

Я не говорю ему, что его гнев неуместен.

Что из упомянутых им поцелуев один был более платоническим, чем те, что я получала от своей бабушки в прошлом, а в другом я вряд ли участвовала по доброй воле.

Ни один из этих «поцелуев» никогда не сравнится с нашей настоящей взрывной любовью.

Поцелуй между нами ничего значил бы ничего для него и все для меня, и именно поэтому он никогда не произойдет.

— Это не то, что я готова тебе дать, — трепетно шепчу я.

В его глазах вспыхивает что-то опасное, когда они встречаются с моими.

— Тогда что ты готова мне дать? — он требует, его голос груб и искажен похотью.

Все, если только ты этого захочешь. Если бы ты только попросил.

— Секс.

Со стоном он отпускает меня и отступает назад, глядя на меня с окончательным интересом.

— Ты хочешь продолжать трахать меня?

Я понятия не имею, когда у него появился такой грязный рот, и не понимаю, почему каждое грязное слово заставляет мой пульс биться, а киску пульсировать в предвкушении.

Я киваю, но добавляю.

— Только если ты согласишься на некоторые правила.

Его взгляд сужается, и я вижу по глазам, что он вспыхивает. Он опирается бедрами о стол и скрещивает руки, раздражение сворачивает его мышцы. Ясно, что он не хочет вести со мной переговоры.

— Нет.

Я пожимаю плечами, изображая спокойствие и надеясь, что он не заметил, как мой пульс отскочил от горла.

— Тогда дверь за тобой.

Он не двигается. Я собираю волосы на одно плечо и рассеянно играю с ними, ожидая, пока он примет решение.

Его пустой взгляд следит за моими пальцами, распушившими пряди.

— Кто определяет правила?

— У меня есть несколько, которые я разработала.

Он задумчиво почесывает челюсть.

— Это кажется несправедливым.

— Ладно, мы можем придумать их вместе. Это неважно. — Говорю я. — Главное, чтобы мы придерживались их, и если мы их нарушим, то прекратим. Хорошо?

Он кивает.

— Первое правило, — начинаю я решительно, потому что если это скажу я, то будет не так больно, как если бы это предложил он, — если мы делаем это, то мы просто развлекаемся. Никаких затаенных чувств.

Феникс отвечает сквозь стиснутые зубы.

— Это не будет проблемой.

Я игнорирую колющую боль и жестом предлагаю ему что-то взамен.

— Никаких ночевок. — Он прикусывает язык, плечи напряжены. — Это не должно быть проблемой для тебя, учитывая, как быстро ты покинула мою постель после последнего раза, когда мы трахались.

— Это ты выбежал оттуда так быстро, что у тебя пятки сверкали, — раздраженно огрызаюсь я. — Спасибо, что хотя бы снял наручники, чтобы мне не пришлось терпеть унижение от того, что меня нашли бы в таком виде. Я бы и не подумала, что ты оставишь меня связанной, — добавляю я с горечью в голосе.

Очевидно, я еще не смирилась с тем, что он ушел.

— Я ушел, чтобы принести тебе что-нибудь поесть, — отвечает он, его тон ровный, но глаза темные. — Меня не было десять минут, и я вернулся в пустую гребаную кровать.

Я моргаю.

— О. — Я говорю, растерявшись. Когда я проснулась одна, я решила, что он оставил меня без оглядки.

Даже если сейчас я ему верю, я не могу позволить ему обмануть мои надежды.

— Ну, в любом случае, это хорошее правило. Что еще?

Он поднимает плечо, играя с серьгой в ухе, пока его взгляд горячо блуждает по моему телу.

— Хорошо, эм…, — думаю я. — Презервативы…

— Категорически нет. — Он говорит, его глаза возвращаются ко мне и встречаются с горячим взглядом, от которого мои внутренние бедра дрожат от возбуждения.

— Ты не можешь просто сказать категорически нет про презервативы.

— Ты сказала, что мы будем вместе устанавливать правила, и я говорю «нет» про презервативы. — Его руки сгибаются на груди, растягивая упругую ткань смокинга, и на секунду все, что я могу сделать, это уставиться на то, как он красив.

Его смокинг подчеркивает атлетичность его фигуры, обнимая широкие плечи и тонкую талию до миллиметра тела.

Он выглядит дорого, от его укладки так и веет деньгами, но это прямо противоположно тому, как небрежно он носит костюм.

Он держится с естественной грацией бойца, лениво сидящего на столе, с напряженными мышцами, готовыми в любой момент нанести удар.

Его прическа, злые глаза и крепкая челюсть говорят о том, что он далеко не джентльмен, каким кажется.

Он — монстр в костюме.

— Я чувствовал твою тугую киску только голой и не намерен менять это. Ты будешь принимать меня без презерватива. — Он говорит, с его губ срывается болезненный стон при этой мысли, и он сжимает свой твердый член.

Я качаю головой.

— Я не собираюсь заражаться венерическими заболеваниями, спасибо. Поскольку ты будешь спать с другими людьми, ты будешь пользоваться презервативом. Это не обсуждается.

— Тогда я больше ни с кем не буду трахаться. — Он говорит, ошеломляя меня компромиссом, который я не осмелилась бы предложить. — На любой срок, на который мы договоримся, мы будем эксклюзивны. Я не умею делиться. — Он предупреждает, и при этих словах у него подпрыгивает мышца на челюсти.

А я тем временем продолжаю впитывать его слова и стараюсь не показывать, как мне приятно, что он поставил вопрос о моногамии, пусть даже временно.

Вместо этого я сухо рассмеялась.

— На самом деле ты очень хорошо делишься. Я наслышана о твоих забавах с Рисом, — добавляю я, и теперь укор становится настоящим ударом в грудь.

Его глаза темнеют, а челюсть сжимается.

— Я не делюсь тобой.

Он категоричен.

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга, наш зрительный контакт напряжен и интенсивен. Внутри меня все клокочет от осознания того, что мне больше не придется наблюдать, как он распускает руки.

Если тебе это не нравится, сделай что-нибудь с этим.

Так или иначе, я так и сделала.

На какое-то мгновение в нашей жизни он будет принадлежать только мне. Он будет моим и только моим. Сладчайший вкус победы ощущается на языке, и я смакую его,