— Это точно! Не поверишь, но Магнус теперь мой кумир! — признаюсь я, краснея.

— О, отец он такой. Я не знаю никого, кто бы его не любил.

«Зато я знаю одного…» — думаю я, но вслух ничего не говорю. В конце концов, Фолк сам по себе странный.

— Пора возвращаться, — Дин с сожалением вздыхает. — Уже почти ночь.

— Хорошо…

Мы поднимаемся с травы. Розу я прикалываю к волосам. Мой спутник внимательно за мной наблюдает.

— А ну-ка, замри…

— Что? Что такое?

Дин смотрит на моё левое плечо, и я медленно поворачиваю голову в ту сторону. На моём плече замерло нечто. Мохнатое и мерзкое.

Завизжав, я сбрасываю существо с себя, опознав в нём чёрного жирного паука. Уже заношу над ним ногу, когда меня останавливает Дин.

— Стой!

Я так и замираю с поднятой ногой.

— Ненавижу этих тварей…

— Но ведь они тоже живые, — возражает Дин, — и заслуживают, чтобы жить.

Он аккуратно берёт в руки косматое чудовище и отправляет в траву. Сама себе кажусь теперь заправским убийцей, но я страсть как боюсь всех этих ползучих тварей. В моём отсеке однажды поселился маленький паучок — в сравнении с этим он был лилипутом, но я всё равно обходила стороной угол, в котором он поселился. Во время уборки всегда сметала его паутину, но упрямый паразит неизменно возвращался и через пару дней паутина снова была на месте. Я вновь бралась за веник, но всё повторялось опять.

— У каждого свои страхи… — лепечу в своё оправдание.

Дин, протянув руку, заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо.

— И какие же мучают тебя? — В его глазах сегодня плещется не море, а лазурное небо — до того пронзительное, что дыхание перехватывает. И я растворяюсь в нём. — Чего боишься ты?

Под таким пристальным взглядом я теряюсь. Сказать правду? Или прикрыться насекомыми и страхом темноты? Дин ждёт, и я решаю ему не лгать. Мои пересохшие губы шепчут:

— Раньше я об этом никогда не думала… — пальцы теребят край футболки. Но с тех пор, как оказалась здесь… Я боюсь остаться одна. Боюсь стать ненужной.

— Глупенькая. — Дин уже улыбается. — Ты же теперь одна из нас. А для меня… — он берёт меня за руку, переплетая наши пальцы, — Ты стала настоящим чудом. Веришь?

Отвечать не надо. Он прочёл ответ в моих глазах.

В заточении. Веришь?

Встрепенувшись, сажусь на скамье. Летний день растаял, подобно утреннему туману. Лицо Дина сначала расплылось, но стоило несколько раз моргнуть, тоже исчезло. Меня вновь окутала темнота. Такая чёрная и густая, что можно есть её ложками. От моего доверия тоже ничего не осталось.

И только эхом в голове всё ещё звучит вопрос Дина:

— Веришь?

Стены надвигаются на меня, наползают. Будто кто-то невидимый толкает их снаружи. Воздуха не хватает, горло превратилось в узкую щель, через которую я кое-как проталкиваю кислород. Дышу громко и рвано, пытаюсь считать.

Один. Вдох.

Два. Выдох.

И так до бесконечности. Но в конце концов дыхание выравнивается… Приступ паники проходит. И пусть стены не отступили, но замерли молчаливыми палачами чуть поодаль, будто наблюдают, готовые в любую секунду снова ринуться на меня. Раздавить. Расплющить. Смять.

Закрываю веки и вспоминаю лазурное небо, шум волн, нежные лучи солнца на своей коже… Глазам становится больно. Точно песка насыпали… Где-то в области сердца начинает колоть и даже сильнее, чем левое запястье.

27 глава. Противостояние. О дураках

Спустя пару дней мы снова собираемся обсудить поход в Музей. Сегодняшняя встреча проходит уже на веранде.

Наш лидер занял место во главе старого деревянного стола с поцарапанной столешницей, слева от него — Шпанс, справа — Бубба. Фолк подпирает стену, а я стою в сторонке. А ещё к нам пожаловала Илва — она пристроилась прямо позади Магнуса и массирует его плечи. Я решаю держаться от неё подальше и, усевшись на широкий подоконник, украдкой бросаю на присутствующих осторожные взгляды.

— У меня получилось только с третьей попытки… — голос Шпанса звучит устало. — Сначала передержал в купоросе, потом ладонные складки не пропечатались до конца. Но на этот раз вроде как всё сработало.

Он демонстрирует нам отпечаток ладони Шарлы, приклеенный к небольшой деревянной дощечке. Магнус бережно берёт слепок в руки, будто сокровище, и пристально разглядывает.

Я спрыгиваю с подоконника и подхожу ближе, чтобы тоже посмотреть на результат трудов нашего гения. Ладонь выглядит совсем как настоящая: телесного цвета, а все линии прорисованы очень чётко. Неужели она заменит отпечаток настоящей ладони Шарлы?

— Ты хорошо поработал, Шпанс! — В глазах Магнуса неподдельное восхищение. — Значит, можно назначить дату…

— Не согласен. — Фолк отлипает от стены и тоже подходит к столу. — Слишком опасно соваться в Музей без запасного плана.

— Какого такого плана?.. — Магнус глядит с прищуром.

— Не знаю! — вздыхает Фолк. — Нам нужно подумать, что делать, если всё пойдёт не так…

— Мне кажется, ты слишком драматизируешь… — Магнус возвращает слепок Шпансу. — Какая муха тебя укусила?

— Ну так не тебе же лезть в пекло… А я хочу иметь запасной план! — возражает Фолк. — Ну а ты чего молчишь? — он переводит взгляд на меня. — Между прочим, это и тебя касается!

— Просто она не ссытся, как ты… — громко хмыкает Илва, раньше, чем я успеваю открыть рот.

— Людей веду я, а не ты… — Дыхание Фолка становится глубоким и рваным, словно мы снова несёмся по улице Труда. — И отвечаю за их жизни тоже я!

— Послушай меня! — Магнус закидывает ногу на ногу, устраиваясь поудобнее в кресле. — Не забывай, ведь вы — мои люди, так что всё уже учтено, сынок!

— Я тебе не сын! — взрывается Фолк.

В его словах столько презрения, что я ёжусь, будто в один миг наступила зима. Магнус, напротив, расправляет плечи и подаётся вперёд.

— Хочешь что-то сказать, мальчик мой? — тон его обманчиво мягкий, опутывает, подобно змее, чтобы потом нанести смертельный удар: — Я предупреждаю, будь аккуратнее в своих суждениях, иначе кончишь как твоя мать…

— Не смей говорить о моей матери!

Фолк бросается к Магнусу, но тот и ухом не ведёт. Зато Бублик тут же преграждает ему дорогу.

— Пусти!

— Друг, не глупи! — Буббе приходится удерживать его силой.

— Пошёл к чёрту! — кулак Фолка замирает в нескольких миллиметрах от лица Буббы, а потом опускается. — Идите все к чёрту!

Развернувшись, он покидает веранду так стремительно, что никто ничего не успевает сказать. Проходит несколько долгих секунд. Затем Магнус поднимается из-за стола.

— Ну всё, ребята, шоу окончено… Расходитесь! — произносит он. На губах его