Extraction d'une poussiere d'oeil en bas.

Невинная хитрость влюбленной женщины, но откуда об этомможет знать случайно встреченная мной японка?..

Гравюры.

Гравюры в гостиной Мари-Кристин. Я видел их столько раз, чтонапрочь забыл, что же конкретно на них изображено. Чайные красотки – да. Чайныекрасотки с налетом эротизма – да, хотя ничего фривольного в гравюрах непросматривается. А в названиях – и подавно. «Зеркало» (та, что справа отсветильника) и «Ширма» (та, что слева). Кажется, так. А может быть, «У зеркала»и «За ширмой» – скорее всего; название и есть сюжет.

Девушка, стоящая за ширмой, не просто похожа на О-Сими, этои есть О-Сими, вот в чем крылась причина фотографического сходства. О-Сими споправкой на два века. О-Сими с поправкой на прикрытый широким рукавомподбородок. Мне никогда не хватало воображения, чтобы представить, за кем женаблюдает стилизованная femme de chamber[34] с гравюры, нотеперь… Теперь я вполне могу допустить, что объект ее интереса – я иМари-Кристин. Я и Мари-Кристин с поправкой на два века. Я и Мари-Кристин споправкой на размер груди (Мари-Кристин), безволосый подбородок (я сам), насуженные глаза (мы оба). Все истории повторяются, а уж истории страстей – темболее…

– Отель «Ламартин Опера», – щебечет О-Сими,

И слыхом и таком не слыхал.

– Я живу в отеле «Ламартин Опера». Номер двенадцать.

Нуда, как я сразу не догадался! Мари-Кристин в моих объятьяхбольше не интересует О-Сими. За два века наша с Мари-Кристин страстьпоистаскалась, обветшала, как рукава кимоно. И О-Сими сменила его – на джинсы,легкую куртку и футболку навыпуск. В кармане куртки легко умещаетсяразговорник, а в задний карман джинсов можно сунуть ключ от номера в неведомоймне «Ламартин Опера».

Если, конечно, О-Сими не сдает его портье.

– Завтрак в девять утра. Я никогда не пропускаюзавтрак.

Она никогда не пропускает завтраков, даже если это завтракив гостинице, срабатывает корпоративное азиатское мышление. А японцы за границей– тоже своего рода корпорация. И ключ от номера О-Сими все-таки сдает.

Но любому ключу, хотя бы и гостиничному, всегда найдетсяальтернатива. Например, табличка «Не беспокоить».

* * *

– …Писатели всегда лгут. А в книгах – особенно…

Я не перебиваю Линн. Не соглашаюсь и не отрицаю все,сказанное ей, – просто не перебиваю. Иногда я впадаю в странное забытье,топчусь на узкой полоске между сном и реальностью, что вполне объяснимо: ночьюя привык спать. Париж с его ночными прелестями нисколько не изменил меня, аработа в «Сават и Мустаки» вымуштровала до абсурда. Модельный бизнес – всеголишь разновидность графика, в котором здоровому восьмичасовому сну отведеноместо в призовой тройке: красная ломаная на диаграмме, самая выразительная.Впрочем, мой сон трудно назвать здоровым, с появлением Анук ко мне вернулисьвсе мои кошмары. Неизвестно, насколько все затянется, так что ночь с Линн можносчитать передышкой.

Ночь с Линн.

Моя ночь с Линн тоже балансирует на грани реальности, ееквартира оказалась вовсе не такой, какой я представлял ее себе; никакимицветочными горшками и пинцетом для выщипывания бровей на подоконнике здесь непахнет. Квартирой в общепринятом смысле – и подавно. Жилище Линн скореенапоминает паутину в забытом углу забытой библиотеки. Или щупальца спрута, гдекаждая присоска – всего лишь очередной ящик каталога:Джойс-Диккенс-Доде-Чарльз-Буковски-интересно-какой-идиот-сунул-Буковски-не-в-ту-стопку?..

Линн обитает в том самом букинистическом, владелицейкоторого является. Это не просто жилые комнаты над магазином, это –естественное его продолжение. Вернее, не совсем естественное. Прямо надзальчиком с книгами расположены четыре крохотных галереи: они идут от углов исмыкаются в центре, образуя площадку. Я бы сравнил их с навесными мостами,ориентированными по сторонам света. Площадка же представляет собой маленькийхолл с парой кресел, диваном и круглым столиком посередине.

Розы и правда существуют, Линн не соврала.

Никогда не видел такого количества живых цветов. Их десятки,может быть – сотни, все красные, без оттенков и полутонов, с едвараспустившимися тугими бутонами. Они стоят прямо на полу, в самых обыкновенныхстеклянных банках, Линн не очень-то заботилась об эстетике.

Линн вообще мало о чем заботится: «выдержанная мадера»,которую мы пьем вот уже несколько часов, смахивает на портвешок из моейсеверной юности; кофе, который мы пили в самом начале, ощутимо отдавалжелудями. И я искренне надеюсь, что до обещанной Линн paella valensiana делотак и не дойдет.

– Писатели всегда лгут. А в книгах – особенно. Чембольше писатель – тем больше ложь, Кристобаль.

Галерейки над магазином что-то неуловимо напоминают –виденное, но забытое?., огрызок набережной в Дьеппе?.. К счастью, эта мысльпосещает меня лишь тогда, когда Линн не ходит по ним, за последние три четвертичаса она ни разу не присела. И здорово надралась, хотя я ни разу не видел,чтобы она подливала себе в бокал, с которым не расстается. За последние тричетверти часа Линн так и не приблизилась ко мне. В ее передвижениях по галереяместь какая-то система, но понять ее невозможно. Такой же невозможной кажетсямне и пустая болтовня Линн. Все эти воспоминания о порванных рубахах шестьдесятвосьмого, о разбитых подбородках шестьдесят восьмого, о надписях на сорбоннскихстенах – «Bourgeois, vous n'avez rien compris»[35]; о косяке смарихуаной, выкуренном Линн за полтора года до разбитых подбородков (ее невставило, надо же!); о сумке, которую Линн забыла в метро в августесемидесятого, – ничего особенного в ней не было, так, зубная нить совкусом мяты, мундштук от тромбона, ароматические палочки «cannabis», –ничего особенного в ней не было, но Линн до сих пор жаль… Еще дольше Линнтопчется на лобстерах. Как-то ее испанец приволок целую сетку живых лобстеров,по его утверждению – подарок от комманданте Фиделя, тогда это было модно –любить Фиделя и ненавидеть империализм. Несколько часов лобстеры пролежали вмойке, ни Линн, ни испанец не знали, как к ним подступиться. И под каким соусомготовить – под имбирным или ананасовым, сторонники комманданте (опять же поутверждению испанца) предпочитали имбирный. Линн же всем лобстерам и сторонникамкомманданте предпочитала занятия любовью. И они с испанцем отправилисьзаниматься любовью, а лобстеры вылезли из мойки и расползлись по кухне. И целыйвечер Линн и ее испанец потратили на то, чтобы загнать лобстеров обратно.

Линн не помнит год, но точно помнит дату появления лобстеровв мойке – девятое сентября, вы не поверите, Кристобаль, но кровь у лобстеров –голубая!..

Я знаю всю правду о лобстерах, улыбается Линн.