меняет цвет на яркий бананово-желтый и надувается так, что становится едва ли не вдвое больше своего обычного размера.

– Тебе не следует так себя вести, милая, – говорю я ей, как только Юнхи выводит Фила из комнаты с вежливыми извинениями и множеством свирепых взглядов в мою сторону. Но я скармливаю ей дополнительную порцию еды, просто чтобы дать понять, что она молодец.

Рабочее время подходит к концу, когда Юнхи врывается в раздевалку, где я готовлюсь отправляться домой.

– Что это было? – спрашивает она. – Мне пришлось потратить целый час на то, чтобы его успокоить.

Я натягиваю куртку.

– Уж точно не цирковое шоу. Она не показывает фокусов. Если он покупает ее, то должен понимать, что она дикое животное.

– Тебе не стоило смеяться над ним. Он вообще-то важный человек, ясно? И эта сделка очень важна для нас.

– Ты имеешь в виду, важна для тебя?

Ее губы сжимаются в тонкую белую линию, я много раз видела подобное, и это значит, что она невероятно зла, но старается этого не показывать.

– Мне придется рассказать об этом Карлу и попросить его поручить передачу животного кому-нибудь другому, потому что ты, очевидно, не воспринимаешь этого всерьез.

Мысль о том, что именно Юнхи вздумала добиваться какого-то карательного административного ответа от Карла, заставляет меня покраснеть. Не потому, что меня волнует, что он может со мной сделать, а потому, что я ненавижу, когда люди привлекают вышестоящих, чтобы с тобой разобраться. Я захлопываю дверцу своего шкафчика.

– Валяй. Что ты собираешься сказать – что она разыгралась и в этом виновата я?

– Знаю, ты думаешь, что я делаю это просто для того, чтобы продвинуться по карьерной лестнице, но эта ситуация выше твоего понимания, ясно?

– Отлично. А я пошла домой.

– Я пытаюсь помочь тебе! – кричит Юнхи, и это, пожалуй, худшее, что она могла сказать.

Я оборачиваюсь, и когда снова могу сфокусироваться на ней, мне кажется, что я вижу ее впервые. Как будто она мне совершенно незнакома, как будто мы никогда не держались за руки по ночам во время совместных ночевок, если не могли уснуть, и не играли в бесконечные раунды «Правды или действия» на заляпанных маслом ковриках в ресторане, не пили тайком теплую водку и не курили сигареты в домах наших родителей.

– О чем ты говоришь? Как все это может мне помочь? – Мой голос дрожит, и я прочищаю горло, как будто после этого смогу с ним совладать.

– Послушай, я не хотела тебе говорить, но твоя должность подлежит сокращению.

– Они собирались меня уволить?

– Не тебя конкретно. Но в управлении намеревались провести сокращения, и они подумали, что смогут избавиться от части вашего отдела. Ты оказалась бы прямо на разделочной доске.

– И что, я должна быть тебе благодарна? Ты забираешь единственное, что меня волнует на этой работе.

Юнхи глубоко вдыхает через нос.

– Мне жаль. Все это очень несправедливо. Я просто хочу, чтобы с тобой все было в порядке, понимаешь?

– Ну, вообще-то у меня все в порядке, – замечаю я. – Тебе-то откуда знать?

– Я знаю, что ты через многое прошла, – осторожно поясняет она, как будто заранее репетировала речь. – Но в определенный момент тебе придется взять на себя ответственность за… ну, за свою жизнь.

– А чем я, по-твоему, сейчас занимаюсь?

– Могу я быть честной? – спрашивает она. И я уже знаю, что мне не захочется слышать ничего из того, что она скажет после этих слов, потому что никто и никогда не говорит ничего хорошего, если перед этим приходится спрашивать, можно ли быть честным с собеседником. – Мне кажется, ты пытаешься спрятаться.

Дальнейшее совсем не похоже на наигранные ссоры, популярные в кино – когда оба человека начинают кричать друг на друга и швыряться вещами. Наверное, так было бы лучше. Мне жаль, что мы не в фильме. Вместо этого возникает ощущение, будто идут титры: ты еще не совсем осознал все, что только что увидел, но часть тебя чувствует себя обманутой – типа, и это все? Юнхи молча смотрит, как я собираю вещи, и позволяет мне уйти, как я и ожидала. Просто несмотря ни на что, я все еще надеялась, что между нами оставалась какая-то связь.

Я ловлю себя на том, что еду к Рэйчел. Изначально я этого не хотела, но знаю, что если сейчас вернусь домой, то ничто не помешает мне прикончить еще одну бутылку вина или выпить четыре кружки пива так быстро, будто это вода. Я не знаю, что хуже – слышать, как моя бывшая лучшая подруга говорит мне, что ей меня жаль, или признавать, что она права. Я пряталась все это время, используя Апу, Тэ, Умму, Юнхи и всех остальных людей в моей жизни, лишь бы избежать разочарования, честно взглянув на себя.

Раньше я думала, что для моих родителей было бы лучше, если бы я никогда не родилась. Если бы Умма повременила с рождением ребенка, она бы получила образование, о котором она мечтала, а Апа нашел бы работу получше, вместо того чтобы соглашаться на ту, где платят больше. Невозможно игнорировать цепочку обстоятельств, окруживших нашу семью, и не представлять, что, если бы не я, они были бы счастливее, что Апа все еще был бы здесь. Когда растешь, думая о себе в таком ключе, со временем становится все легче и легче разделять себя на части. Сводить себя к функциям, которые наиболее полезны или ценны для других.

Апа рассказал мне, что каждая из конечностей осьминога управляется своим собственным мозгом.

– Только представь, – говорил он, – если бы каждая из твоих четырех конечностей – каждая рука и каждая нога – обладала отдельным разумом. Представь себе, сколько всего можно было бы делать одновременно.

Согласно теории Апы, если бы люди были неврологически устроены так же, как осьминоги, мы могли бы играть на пианино, одновременно жонглируя мячом или смешивая коктейль, и все это во время относительно сложного разговора по телефону или решения математического уравнения.

Даже когда конечности осьминога отделены от остального тела, они все равно могут реагировать на раздражители. В одном исследовании, когда ученые ущипнули отрубленное щупальце осьминога, оно дернулось, потому что все еще было способно чувствовать боль.

– Привет, – здороваюсь я, когда Рэйчел открывает дверь. Если она и кажется удивленной моим появлением, то не подает виду, хотя я замечаю легкое разочарование не ее лице, когда видит на пороге меня.

– Ты кого-то ждала? – спрашиваю я, и она качает головой в ответ, затем проводит руками по волосам и вздыхает.

– Нет, нет, оставайся. Я тут схожу с ума от волнения и как раз собиралась пойти прогуляться.

Оказывается, Хейли сегодня гостит у своего отца. Мы сидим на диване Рэйчел, на котором, как я вижу, она