Несмотря на все убеждения, что это будет только легенда, которая объяснит нахождение Коры при дворе, она уперлась, но коса нашла на камень — упорством Кора превзошла мать. Помогло еще и зерно сомнения, заложенное дочерью: насколько бы невозможным это ни казалось, вдруг ее сын и правда император? То есть не сын император, а в этого толстого мужчину с заплывшими глазками каким-то чудом вселилась душа Луки, да простит за крамольные мысли милостивая Пресвятая мать!

Но озвучивать сделанные выводы мать не стала, и сыну оставалось только гадать, подозревала ли она подобное в действительности, или ему просто хотелось в это верить.

В конечном итоге самому императору отказать она не посмела и ошеломленно приняла дары в благодарность за самопожертвование сына — такой стала официальная версия. Мальчик отдал свою жизнь, чтобы император выздоровел. От чего именно, спешно продумывал Ленц, перебирая болезни и выбирая что-то посмертельнее и поблагороднее.

В награду за сына Приске был дарован небольшой пустующий домик в приличном квартале, только вчера конфискованный у Наута, и ежемесячное императорское пособие, позволявшее больше не работать. Но женщина ответила, что сидеть без дела не сможет, и, если найдется какая-либо работа при дворе, любая, лишь бы поближе к дочери, она будет вполне довольна. К счастью, говорила она это наедине, и император обещал подумать — сразу, как только устроит Кору.

К вечеру мать с сестрой отвезли в новый дом. Гердиния, желая порадовать объект вожделения — а постэффект вируса и не думал заканчиваться, — лично оформила дарственную, поручила помощнику открыть на имя Приски Децисиму счет в банке и внести на него тысячу золотых. Казна была почти пуста, но тысяча золотых — не та сумма, о которой стоило беспокоиться.

Кора вскоре вернулась, и Лука, наедине переговорив с Кейринией, отдал сестренку в опеку фаворитке. Та пыталась было устроить сцену ревности и возмутиться, но Маджуро уже научился находить нужные доводы в общении с близкими женщинами. Он поклялся, что никогда и ни при каких обстоятельствах не возляжет с девочкой, даже когда та достигнет совершеннолетия и станет неотразимой красавицей. Кейриния приняла объяснения, и Лука повел ее знакомить с сестрой. Той уже определили несколько личных комнат рядом с покоями — из тех, что освободились после специальной операции Гектора по проверке и выдворению толпы фавориток и любовниц, бывших и нынешних, которые, впрочем, тоже стали бывшими. Все, кроме Кейринии.

— Ну и ну… — подивилась фаворитка. — Из какой канавы тебя вытащили, прелестное создание?

Кора собиралась ответить что-то убийственно язвительное, но вмешался Маджуро:

— Кейриния, дорогая, девочку только выкупили из рабства. Она сестра того мальчика, благодаря которому я выздоровел. Почему бы тебе не заняться ею?

— Мне? Заняться ею?

— Знаешь ведь, что ты единственная, кому я могу доверить ее… хотя постой… — император сделал вид, что вспоминает имена других фавориток.

— Конечно, мой повелитель! — воссияла фаворитка. — Уверена, мы поладим с Корой!

Кора, с раннего возраста научившаяся мгновенно находить общий язык с кем угодно, поняла правила игры и прикинулась восхищенным красотой Кейринии ребенком, главным увлечением которого по сей день являются куклы.

— Куклы? Как скучно, девочка! — воскликнула Кейриния. — Я знаю кое-что поинтереснее! Платья! Косметика! Украшения! Духи!

— Платья? — нахмурилась Кора. — Вот уж что на самом деле скучно!

— Ты их просто не умеешь носить! Я покажу тебе…

— Тогда почему бы вам не заняться гардеробом Коры? — перебил ее Лука. — А еще надо обставить ее комнаты. Займетесь?

— С превеликим удовольствием, повелитель! — сказала Кейриния. — Раньше полуночи нашего возвращения не ждите!

Две девочки — большая и маленькая — тут же умчались по торговым лавкам. По распоряжению Маджуро Гектор приставил к ним парочку своих ребят — во избежание, как выразился император, всяческих эксцессов.

После торопливого совместного ужина Гердиния урвала-таки один горячий поцелуй, воспользовавшись возникшим на несколько минут уединением и отсутствием Кейринии, а потом напомнила, что императора вечером ждут на торжественной церемонии награждения гильдии целителей.

Несколько слуг два часа (могли бы и вдвое больше, но Маджуро их поторапливал) готовили императора: мыли, стригли, брили, причесывали и укладывали буйную шевелюру, а потом долго одевали в парадный мундир, и все эти процедуры так осточертели Луке, что на церемонию он шел чертовски злой. Целители пользовались особым расположением всей императорской династии, и ежегодные церемонии проводились не в здании гильдии, а в специальном зале дворца при участии первого лица.

Зал этот находился в другом крыле и вмещал до сотни человек. Размеренно, соблюдая достоинство, Маджуро шагал и думал, как себя вести с кровопийцей и отомстить ему так, чтобы это выглядело логичным и не вызвало вопросов.

Облачившийся в праздничные одежды Ядугара гордо вещал в окружении группки старших целителей. Он определенно помолодел — частью за счет самого Луки, а частью… Нет, не Коры. Рядом с ним, понурив голову и опираясь о стенку, стоял старший ученик Пенант, и, не знай Лука его лично, он бы решил, что это какой-то старик.

И тогда Лука Децисиму, он же император Маджуро Четвертый, придумал.

Глава 36. Потерянные годы

Старший ученик Пенант, прежде бывший беспризорным мальчонкой, а впоследствии проданный за один золотой в пятилетнюю неволю и последующее ученичество у целителя Нестора Ядугары, не выносил массовые скопища народа и помпезные церемонии. Откровенно говоря, его от них мутило. Выворачивало наизнанку в самом буквально смысле.

Даже в тот период, когда он промышлял мелкими кражами на городском рынке, и столпотворение понаехавших деревенских ротозеев изрядно помогало Пену в его мелком промысле, мальчику приходилось пересиливать себя. От рождения кто-то из богов наградил его потрясающим обонянием. И Пен был уверен, что Двурогий. Талант стал его проклятием.

В мельчайших оттенках он разбирал запахи на составляющие, и каждая говорила о человеке больше, чем поведал бы сам источник зловония. По запаху Пенант мог определить, что человек ел вчера на ужин и что пил утром, какими болезнями страдает и какой образ жизни ведет, а из-под маскирующего аромата цветочных духов неизменно выделял те особенные ноты, которые присущи женщине, совсем недавно извивавшейся под мужчиной. И если было, с кем сопоставить, Пен всегда мог сказать, под каким именно. И даже, да простит его Пресвятая мать, какие природные отверстия использовались.

Говорят, человек — такая тварь, что ко всему может привыкнуть. Но это как посмотреть. Притерпеться можно к чему-то конкретному, как, например, золотари не замечают зловония испражнений, а кожевенники привыкают к смердящим в курином помете шкурам. Но любое массовое сборище — это тысячи тысяч разных запахов, уникальных для каждого и разлагаемых на