— Ну, хорошо, — сказала она, открыв глаза. -Что вы хотите?

— Расскажите нам правду, — посоветовала Жанна.

— Правду? Но какое отношение… Хорошо. Я расскажу…

И Лида медленно, с долгими паузами, заговорила…

О том, откуда берутся дети, она узнала только на первом курсе института, подружки просветили. В ее семье разговоров об этом всячески избегали. Мама с папой при ней никогда не обменивались нежностями, спали на разных кроватях и даже ставили на ночь между ними ширму. Было такое ощущение, что они друг друга стесняются. На всем, что касалось отношений мужчины и женщины, стояло табу. Когда герои на экране телевизора приступали к поцелуям, мама в ужасе начинала коситься на Лиду, и та тут же находила предлог, чтобы выйти из комнаты. Это осталось у нее на всю жизнь. Даже будучи уже взрослой женщиной, даже находясь в комнате одна, Лида невольно зажмуривала глаза, когда в фильме начиналась откровенная сцена. По этой причине ей еще больше хотелось смотреть, как другие целуются. Запретный плод сладок. Но это происходило у нее рефлекторно: как только при ней начинался разговор на эту тему, Лида тут же начинала порицать. Не имея возможности зажмурить глаза, она затыкала рот другим.

…Когда у девочки пришли первые месячные, она подумала, что умирает. Вышла из ванной комнаты бледная и попросила вызвать «скорую». Потом легла на диван, закрыла глаза и приготовилась к смерти. Приехавшая на «скорой» врач долго ругала Лидину маму, потом впервые серьезно поговорила с девочкой. О том, что ей давно уже пора знать. Лида кивала, но непонятные слова «менструация», «овуляция», «яйцеклетка» в сознание не проникали. Все это было очень далеко от нее. Одноклассницы, которые давно уже все знали, шушукались на переменах, обсуждая мальчиков и свои женские дела, но к ней не приставали. Едва услышав одно из запретных слов, Лида убегала, и со временем ее оставили в покое, обозвав чокнутой. Мальчики замечали ее, только когда надо было списать домашнее задание, и обращались исключительно по фамилии. Лида упорно считала всех, кто ее окружал, существами бесполыми, а если ее взгляд натыкался на что-то запретное, по привычке зажмуривалась. Когда двоечник Петров целовал на лестничной клетке хорошистку Сидорову, Лида поспешно пробегала мимо и говорила себе, что они вместе делают домашнее задание, Сидорова «подтягивает» Петрова, только и всего.

В институте все переменилось. Теперь почти весь день Лида проводила вне дома. Некоторые из ее новых подружек жили в общежитии. Там-то она услышала все в подробностях, и ей даже показали, что называется, на пальцах. Лида пришла в ужас. Вот как, оказывается, это гадко! И подумала, что никогда в жизни не будет этим заниматься. Она решила никогда не выходить замуж и не рожать детей. Теперь она знала. И если студент Иванов приходил за учебником в общежитие к однокурснице Васькиной, Лида вставала и уходила, потому что знала: процесс передачи учебника не требует свидетелей и затягивается надолго.

Меж тем, одну из немногих, ее занимала только учеба. В то время, когда другие шли на студенческую вечеринку, Лида сидела дома, в своей крохотной комнатке и конспектировала труды классиков или изучала конспекты лекций. Подружки мечтали поскорее выйти замуж, ходили на дискотеки, знакомились с парнями, крутили романы. Лида по-прежнему от всего этого отстранялась. Когда ей исполнилось двадцать лет, мама, памятуя об истории с первыми месячными, долго мялась, но все-таки решилась с дочерью поговорить. Она уловила момент, когда муж отсутствовал, и почему-то завела дочь в крохотную спальню, где усадила на продавленный диван. Потом побагровела, набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:

— Лида, ты уже взрослая девушка. Ты должна знать, что происходит с женщиной, когда… когда… Ну, в общем.

— Я знаю, мама, — поспешила на выручку Лида.

— Что ты знаешь? Откуда?!

— Из общежития. Мне там рассказали.

— Может быть, ты уже и… — Мама всерьез перепугалась.

— Нет, что ты!

— То есть мальчика у тебя нет?

И двадцатилетняя «девочка» отчаянно закивала: да, да, да, все это по-прежнему от меня далеко. У мамы отлегло от сердца.

И остаться бы Лиде старой девой, как она того и хотела, но тут на горизонте появился Сергей. Познакомились они случайно. Маршрутное такси, в котором оба ехали в центр, попало в аварию, Лида получила небольшую травму, и Сергей оказал ей первую медицинскую помощь. Потом счел своим долгом проводить девушку домой.

— Это твой мальчик? — спросила мама, улучив минутку.

Лида покраснела и отчаянно затрясла головой: нет, нет, нет. В глазах у нее было совсем другое: да! да! да! Я этого хочу! В ней наконец-то проснулась женщина. Сильные мужские руки, перевязавшие ее ногу, совершили волшебное преображение. Но маме необязательно было об этом знать.

«Мальчик» прошелся по малогабаритной квартирке, в Лидиной комнате задержался, долго разглядывал разложенные на столе конспекты, вышитые салфетки и недовязанную кофточку, потом со вздохом спросил:

— Значит, здесь ты и прозябаешь?

Лида не нашлась, что сказать. Все случилось само собой. Сергей всегда поступал так, как считал нужным, в данном случае он считал, что должен вытащить эту девушку из клетки, в которую она добровольно себя заточила. Она и опомниться не успела, как очутилась с ним в одной постели, причем все эти запретные вещи уже не казались такими гадкими и отвратительными. Лидина мама предпочитала делать вид, что Сергея просто не существует. Она к нему никак не обращалась, на его вещи, появлявшиеся в квартире, смотрела, как на пустое место, на родившуюся внучку с недоумением, откуда, мол? Ее вполне устраивала версия непорочного зачатия.

Ирония судьбы: все Лидины подружки, рано вкусившие запретного плода и часто менявшие партнеров, вышли в итоге замуж. Только она родила вне брака, хотя Сергей безоговорочно признал ребенка и записал девочку на себя. Лида лукавила: она очень надеялась на наследство. Денег у Сергея было много. Даже когда ее любимый был мертв, она мысленно делала подсчеты. Сколько им с дочерью теперь достанется, если других наследников у Сергея нет? Дочь-то он признал! Надо срочно начать кампанию по присвоению всего движимого и недвижимого имущества, принадлежавшего покойному. Лида была жадной, очень жадной, но, как и свое любопытство к интиму, всячески это скрывала.

Это давно уже вошло у нее в привычку: говорить только правильные вещи. Правильные с точки зрения морали ее мамы. Но думала она совершенно по-другому! И хотела другого. Но ей мешал страх. Лида понимала, что давно уже не девочка, что всего, чем пугала мама, простонапросто не существует. Но ей казалось, что стоит только пойти на поводу у своих желаний, таких гадких, что даже думать об этом стыдно, как небеса разверзнутся и ее поразит молния. «А проверить? — подсказывал рассудок. — А вдруг да не поразит?» Но страх был сильнее. Слепой детский страх.

Лиде казалось, что она живет в лягушачьей коже. Там, под этой уродливой кожей, совсем другая женщина — решительная, сексуальная, которая способна носить модные джинсы, ярко краситься, ходить в ночные клубы и заигрывать с мужчинами. Ведь она не дурнушка, а если немного похудеть, то и джинсы будут смотреться на ее фигуре неплохо. Она давно уже созрела и готова ринуться в бой за свое счастье, да кожа мешает. Проклятая лягушачья кожа, которую никак невозможно скинуть. Лида давно уже чувствовала, что кожа ссохлась, стала мала и трещит по швам, но все никак не лопнет. И она по-прежнему носила юбки-миди и унылые свитера, закручивала волосы в пучок и красила губы бледной, почти бесцветной помадой. А так хотелось, чтобы на нее обратили внимание! Она ненавидела женщин, которые не боялись себя показать, поэтому сразу же почувствовала антипатию к Анжелике. Она, Лида, моложе! И, если разобраться, привлекательнее! А эта нахалка затмевает всех! И не боится красить губы алой помадой и носить кожаные брюки в обтяжку! В душе у Лиды просто все кипело, когда она смотрела на Анжелику. Потом выступил Сергей. Лида чувствовала, что постепенно приходит в бешенство.